Митридат

Дела в «Хромом псе» шли всё хуже и хуже. Мастариону пришлось уволить даже повара, и теперь еду стряпал раб-скиф, невзрачный старикашка, купленный по случаю за бесценок. Скиф был бестолков, ленив и передвигался, как сонная муха. Приготовленную им стряпню, не могли переварить даже лужёные желудки нищего городского демоса, и постепенно многие завсегдатаи «Хромого пса» переметнулись в другие харчевни, где кормили так же скверно, но цены были поумеренней, нежели у жадноватого Мастариона. Потому сюда захаживали или приезжие, или те, кому после приличной дозы местного пойла, которое трудно было назвать вином, «Хромой пёс» казался родным домом, где можно делать всё, что душе угодно.

— Ба, да у нас гости! — наконец Эрот обратил внимание на молчаливых клиентов. — Собачка, — тихо обратился он к нетерпеливо переступающему с лапы на лапу псу, — похоже, у нас сегодня может быть праздник. Если, конечно, мы постараемся… — с этими словами рапсод достал из-под скамьи кифару и решительно направился к столу приезжих.

— Хайре, досточтимые господа! — вежливо поклонился рапсод, острым взглядом окидывая внушительные фигуры нечаянных клиентов Мастариона. — Надеюсь, пища телесная ни в коей мере не входит в противоречие с пищей духовной. Поэтому — а у нас так принято — с вашего позволения я хочу усладить ваш слух божественными мелодиями непревзойдённого Орфея, перед коим я преклоняюсь и кому пытаюсь подражать по мере своего таланта.

И, нимало не смущаясь молчанию путешественников, Эрот присел на соседнюю скамью и ударил по струнам. Наблюдательный, как и все его собратья по ремеслу, он сразу понял, что перед ним люди достаточно состоятельные и, возможно, знатные: под кафтаном широкоплечего рапсод заметил персидскую кольчугу, очень дорогую и редкую на Боспоре, а ножны акинака, который его товарищ положил на колени, были украшены изумительными по красоте чеканными золотыми бляшками. Судя по всему эти двое приехали издалека, местных обычаев не знали, а поэтому просто грех было не воспользоваться таким благоприятным обстоятельством.

Эрот играл вдохновенно, чему, несомненно, способствовал пустой желудок и жалобный взгляд волкодава, не отрываясь смотревшего на груду костей перед приезжими. Они уже почти закончили трапезу, и теперь допивали остатки вина, к слову, достаточно неплохого — драхма заставила прижимистого Мастариона наступить на горло своей жадности. Струны кифары то журчали звонкими весенними ручьями, то гремели победным громом, а временами, казалось, забирались в небесную высь и оттуда роняли на осеннюю степь прощальный журавлиный клич.

Наконец широкоплечий, видимо старший по положению, улыбаясь, поднялся, накинул на плечи плащ и выразительно прищёлкнул пальцами. Второй кивнул, с видимым сожалением достал из кошелька драхму и положил её на скамью, где сидел рапсод. С осуждением посмотрев на товарища, широкоплечий нахмурился, гневным движением отобрал у него кошелёк, на ощупь нашёл монету и положил рядом с драхмой.

— Спасибо, — коротко кивнул он и направился к выходу.

— Гелиайне, — недовольно буркнул его товарищ и последовал за ним, на ходу пряча акинак в складках плаща.

— Эй, Мастарион! — возопил, не веря своим глазам Эрот: на скамье желтел кругляшек золотого ауреуса. — Вина, старый скупердяй! Да поторопись — мы разбогатели.

Оставим наших друзей по несчастью радоваться невероятной и совершенно нежданной удаче и посмотрим куда направили стопы чужестранцы. Теперь они шагали бодрей и уверенней, чем прежде, с интересом осматривая по пути достопримечательности Пантикапея. Видно было, что приезжие не торопились, но по-прежнему старались не привлекать особого внимания к своим персонам. Они, похоже, направлялись в сторону акрополя, над которым всё ещё висела тяжёлая дождевая туча.

Несмотря на достаточно раннее время городские харчевни не пустовали. Конечно, в них сейчас трудно было сыскать людей состоятельных, предпочитавших утром подольше понежиться в постелях, чему способствовала, ко всему прочему и ненастная погода. Там был больше люд простой, непритязательный, те, кому убогое злачное место казалось дворцом по сравнению с их грязными закопчёнными лачугами. Длинные осенние ночи и невольное безделье дурно влияли на полунищий сброд, и он топил свою хандру в вине и сладковатом ячменном пиве, потому в харчевнях нередко случались драки, временами превращавшиеся в кровавые побоища. Городская стража на всё это смотрела сквозь пальцы — кому охота за здорово живёшь получить в пьяной свалке коварный удар ножом. К тому же привлечь к ответственности разбойников обычно не удавалось: записаться в свидетели охотников находилось мало.