Мю Цефея. Магия геометрии. № 4 (5) — 2019

Он дошел до восьмого округа за час. Шел он быстро, нервно, желая как можно скорее оказаться в городе. Это нетерпеливое ожидание, страх опоздать, стыд от того, что он вообще согласился на эту встречу — он догадывался, зачем Кристина ему позвонила, — все это не дало ему как следует насладиться первой за долгое время вылазкой на улицу.

Он быстро прошагал невзрачные апарт-отели, стоящие один на другом, клочок зеленой зоны, темным пятном лежавший среди каменных муравейников, управление десятого, а потом и девятого округа — их построили совсем недавно, кажется, они появились в тот же день, когда приняли новое административно-территориальное деление города. Это были иглообразные глухие здания с тонкой вертикальной полоской окон ровно посередине и световым пучком на самом верху. Вход в управление постоянно мигрировал, и невозможно было предсказать, где он окажется в ту или иную минуту. Как решали эту проблему работники управления, неизвестно. Но, видимо, у них был какой-то ключ или некая инструкция. Сто процентов, они что-то такое придумали.

Принесли огурцы с картофелем. Металлическая рука вынула из своего брюха блюдо и поставила перед Верхушкиным. Выглядело как кусок дерьма.

Игрок с девицей уже поели, а сморчок все еще вылизывал свою коробку, стараясь не оставить ни кусочка. Он выглядел отвратительно. Так же как и картофель Верхушкина.

Голод был сильнее, и Верхушкин воткнул вилку в эту странную массу. На удивление, еда оказалась гораздо лучше на вкус, чем на вид. И Верхушкин быстро, за пару минут умял все блюдо.

Кристины все еще не было.

«Не придет», — подумал он. На самом деле он об этом думал, еще садясь в такси в восьмом округе. Что-то подсказывало ему, что Кристина просто в какой-то момент размякла. Может, где-то услышала про него или наткнулась на старую фотографию. А может, и просто так, с бухты-барахты, вдруг решила дать ему возможность снова почувствовать себя человеком, выбраться из своей норы.

«Дурак, — Верхушкин бросил вилку и тарелку в утилизатор, — идиот».

Игрок резко поднялся и посмотрел на Верхушкина. Верхушкин выругался про себя. «Только этого еще не хватало».

Он медленно кивнул игроку, пристально глядя на него в ответ. Тот по-прежнему продолжал смотреть в упор на Верхушкина, даже не на Верхушкина, а сквозь него.

«В игре», — понял Верхушкин.

Трансферы игрока были напряжены — казалось, вот-вот взорвутся. Верхушкин выдохнул и, воспользовавшись тем, что игрок его не видит, встал из-за стола и вышел из зала.

Он оставил в этой забегаловке последние деньги. На самом деле хорошо, что Кристина не пришла. Ведь он даже не смог бы ее угостить. Не то чтобы Кристина нуждалась в угощении или была старомодной, нет, просто Верхушкин уважал классику. И для него это было важно. Хоть в чем-то оставаться прежним собой. В каких-то таких, на первый взгляд незначимых ритуалах. Он ведь из-за этих своих правил почти перестал пить, потому что «классический» алкоголь было сложно достать, а то, что легко доставалось таким, как он, он пить не хотел.

Он стоял на углу Пресни и Пресненского Вала. У него оплачено еще пять часов в городе и кредитный запас на такси. Этого хватит, чтобы добраться до своей норы и продолжить умирать там. Город постепенно просыпался, солнце уже лупило по крышам домов, по улице скользил электробус. На секунду Верхушкину показалось, что он вернулся на пять лет назад. Он пошел вниз по Пресненскому Валу, решил прогуляться до второго округа.

Верхушкин думал о том, что город совсем не изменился, только выглядит теперь почти как декорация. Словно что-то важное исчезло, что-то сакральное. Как будто город потерял свою душу.

Москва и правда стала более холодной. Не климатически, хотя погода тоже сильно изменилась, а по вибрациям. Пропал драйв, движуха, энергетика, если так можно сказать. Что-то гнетущее возвышалось над городом и, казалось, полностью подчинило себе весь его ритм.

Дом 36. Он попытался войти в арку, но пасс не сработал и списал двадцать минут. Верхушкин посмотрел в окно квартиры на втором этаже, но не смог разглядеть ничего. Оно отражало улицу. Он опустил взгляд и увидел свое лицо в зеркальной витрине магазина на первом этаже. Он постарел, и в естественном свете это было особенно заметно. Лицо стало серым, сухим, под глазами чернели синяки, а на переносице треугольником расположились глубокие морщины. Еще была глубокая, тяжелая морщина между губой и подбородком, длинная и неровная на лбу, сеточка мелких — вокруг глаз. Все лицо его было каким-то помятым, несвежим. И сам он показался себе ветхим, устаревшим, отжившим свое.