Мю Цефея. Шторм и штиль

— Так, пап, — сказал вдруг сам Виталька, — хватит. Лучше мы уже поедем. А ты потом нас заберешь, правильно? Заберешь. Пока.

Он ушел в темнеющий вечер, взревел движок, и Влад остался совсем уж один.

Нагрянули к нему в полночь. Вошли, выдернули из кровати, скрутили легко и сноровисто. Человек в старомодном пенсне остановился посреди комнаты, оглядел Влада, поморщился. Содрал с поредевшей шевелюры фуражку и сделался все тем же, хоть и укатанным неведомыми горками, Тихоновым.

— Устал я, Влад, — только и сказал Тихонов, промолчав долгих несколько минут. И больше ничего не сказал, только сделал знак, и ликбезы поволокли Влада наружу.

Вернув фуражку на голову, Тихонов поморщился от накатившейся изжоги и посмотрел на висящий в воздухе круглый глобус. Покачал головой, подошел и спрятал игрушку под мышкой. Потом опять поднес к глазам. Усмехнулся, сделавшись очень похожим на собственного пленника. На глобусе красовались все материки, включая те, прежние.

Тихонов закрыл глаза и выдохнул.

— Устал я, пап.

Когда умолк ветер (Карина Шаинян)

— Пардон, — пропел Нигдеев, пробираясь сквозь гудящую столовку.

Спасая заваленный грязной посудой поднос, он изящным пируэтом увернулся от смутно знакомого черняво-носатого бородача — то ли с гидры, то ли с палеонты — и тут же впечатался в чье-то мягкое брюшко. Стакан с недопитым кофе опасно качнулся. Нигдеев подался назад, спасая рубашку, и футбольным рывком сгрузил поднос на стол с грязной посудой.

— Пардон, — повторил Нигдеев, оборачиваясь к рыхлому парню с глазами, мутными от вечной неопределенности. — А, это вы! — обрадовался он, узнав институтского синоптика. — У меня как раз осталась кофейная гуща, хотите?

По лицу парня пробежало привычное усталое раздражение, и Нигдеев замахал руками:

— Шучу-шучу! Простите! Ну что, все плохо или очень плохо?

— Вы как будто первый сезон как приехали, — поморщился синоптик. — Но до начала недели будет просто плохо. Наверное. Вероятнее всего. По имеющимся данным. А потом как обычно.

— Надолго?

— Примерно до июля, — злорадно ухмыльнулся синоптик.

— Ясненько, — пробормотал Нигдеев и задумчиво пожевал губу.

Когда он ввернулся в кабинет, Юрка уже был на месте — стиснув челюсти, тупо смотрел сквозь отчет. За мутным, узким, как бойница, окном выло; узкий поток ледяного воздуха трепал вырванную полоску поролона, и Юрка непроизвольно ежился и втягивал голову в плечи, но встать и заткнуть щель не догадывался. Нигдеев взгромоздился к нему на стол, вытянул из открытой пачки сигарету. Юрка не глядя подвинул спички и окаменелую раковину, служившую пепельницей.

— Все корпишь, — сказал Нигдеев, затянувшись. — А у меня лицензия пропадает. Что глазами лупаешь? Лицензия на медведя, ползарплаты отдал! Ребята говорят, на Магнитке недавно видели матерого. Надо в субботу идти, потом погоды уже не будет.

— В субботу не могу, — с досадой ответил Юрка.

— Да брось!

— Не могу. — Юрка помялся. — Обещал жене помочь, а то она в последнее время совсем… — Он скривился.

— Брось, — решительно повторил Нигдеев. — Посмотри на себя — сидишь, как пень, целыми днями зубами скрипишь! Брюхо отрастил, еще немного — и облысеешь. Развеяться тебе надо.

— Говорю, Ленке обещал. Договорились, что с мелким посижу, пока стирает. — Он с отвращением передернул плечами. — Опять пилить будет… Или еще что похуже. Манеру взяла: ляжет мордой в стенку и лежит. Дома бардак, мелкий визжит, а ей хоть бы что. Я ей говорю: ты бы хоть посуду помыла, на кухню не зайти, — молчит…

Нигдеев сочувственно пошевелил бровями. С Юркиной женой он едва был знаком: тот познакомился с ней на материке, в отпуске, там и женился. Нигдеев даже примерно не представлял, какой она была до свадьбы и что Юрка в ней нашел, но давно уже не удивлялся тому, что приятель под любым предлогом торчит на работе, пока сердитая уборщица не выгонит из кабинета. Сейчас Лена была — тусклое существо с серыми волосами паклей, в туго подвязанном халате, пропахшем молочным супом, с голосом тихим и заунывным, как сквозняк. Рядом всегда терся сын, вечно сопливый, постоянно чем-то напуганный и удивительно похожий на Юрку: та же простоватая, невыразительная физиономия, те же пегие волосенки, липнущие к круглому черепу, те же невнятного цвета глаза, отливающие тусклой желтизной. Юркино семейство навевало на Нигдеева такую тоску, что он старался лишний раз к нему не заходить.

Юрка отложил отчет и потер покрасневшие глаза. Задумчиво пробормотал:

— Может, с соседкой договориться, чтоб вечерок с мелким посидела, в кино сводить. Сейчас какой-то французский фильм идет, бабам такие нравятся. Может, повеселеет. — Он покачал головой, будто не веря сам себе.

— В кино ты ее и по снегу сводишь, а медведя на берлоге брать — не спортивно, — возразил Нигдеев. Юрка все мотал головой, как болванчик, словно ушел в свои мысли так глубоко, что забыл остановить уже ненужное движение.

— С ней же ни поговорить теперь, ни… ну, это самое, — удивленно бормотал он. — Совсем ее спиногрыз заел, домой идти неохота.