Мюнхен

– Мы испытываем определенный недостаток эскортных кораблей и минных тральщиков. Основные боевые корабли нуждаются в заправке топливом и погрузке боеприпасов; часть экипажей в увольнительных. Нам следует как можно скорее объявить мобилизацию.

– Когда это нужно сделать, чтобы вы были готовы к первому октября?

– Сегодня.

Чемберлен откинулся в кресле. Его указательные пальцы барабанили по столу.

– А это означает, что мы объявим мобилизацию раньше немцев.

– Частичную мобилизацию, премьер-министр. И вот еще что: этот шаг даст Гитлеру понять, что мы не блефуем и, если дойдет до дела, готовы к драке. Быть может, это заставит его задуматься.

– Возможно. А возможно, подтолкнет к войне. Не забывайте: мне дважды приходилось смотреть ему в глаза, и я считаю, что если есть для него нечто совершенно невыносимое, так это потеря лица.

– Но если мы готовы сражаться, разве не важно не оставить у него никаких сомнений на этот счет? Будет ужасно, если Гитлер истолкует ваши отважные визиты и ваши искренние усилия сохранить мир как признак слабости. Не эту ли ошибку совершили немцы в четырнадцатом году? Они сочли, что мы не настроены всерьез.

Чемберлен скрестил руки и воззрился на стол. Легат не брался истолковать, означает ли этот жест отказ от прозвучавшего предположения, или же премьер обдумывает его. Умно со стороны Бэкхауза польстить ему, подумалось Хью. ПМ почти не подвержен слабостям, но, как ни странно для столь скромного человека, главный его грех – это тщеславие.

Часы отсчитывали секунды. Наконец Чемберлен поднял глаза на Бэкхауза и кивнул:

– Хорошо. Мобилизация.

Первый морской лорд потушил окурок и сунул бумаги в папку.

– Мне лучше вернуться в адмиралтейство.

Остальные поднялись за ним, радуясь предлогу сбежать.

– Вы должны быть готовы к совещанию основных министров сегодня вечером, – окликнул их Чемберлен. – Пока же нам следует воздерживаться от действий или заявлений, способных вызвать общественную панику или поставить Гитлера в положение, откуда не будет пути назад. Даже у крайней черты.

После того как начальники штабов вышли, Чемберлен тяжело вздохнул и опустил голову на руки. Бросив косой взгляд, он словно только что заметил Легата.

– Вы вели запись всего этого?

– Да, премьер-министр.

– Уничтожьте ее.

2

На Вильгельмштрассе, в сердце правительственного сектора Берлина, в приземистом трехэтажном здании девятнадцатого века, где размещалось Министерство иностранных дел Германии, Пауль фон Хартманн изучал телеграмму, доставленную ночью из Лондона.

КОНФИДЕНЦИАЛЬНО тчк ЛОНДОН тчк 26 СЕНТЯБРЯ 1938 тчк ВО ИМЯ НАШЕЙ СТАРОЙ ДРУЖБЫ И ОБЩЕГО СТРЕМЛЕНИЯ К МИРУ МЕЖДУ НАШИМИ НАРОДАМИ УБЕДИТЕЛЬНО ПРОШУ ВАШЕ ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВО ИСПОЛЬЗОВАТЬ ВАШЕ ВЛИЯНИЕ С ЦЕЛЬЮ ОТСРОЧИТЬ ПРИНЯТИЕ ОКОНЧАТЕЛЬНОГО РЕШЕНИЯ С ПЕРВОГО ОКТЯБРЯ НА БОЛЕЕ ПОЗДНЮЮ ДАТУ тчк НУЖНО ВРЕМЯ зпт ЧТОБЫ ДАТЬ СТРАСТЯМ УЛЕЧЬСЯ И НАЙТИ ВОЗМОЖНОСТИ ПРИЙТИ К СОГЛАШЕНИЮ В ЧАСТНОСТЯХ тчк

РОТЕРМЕР тчк ЧЕТЫРНАДЦАТЬ зпт СТРАТТОН-ХАУЗ зпт ПИКАДИЛЛИ зпт ЛОНДОН

Хартманн закурил сигарету и стал думать, какого рода ответ потребуется. За семь месяцев с момента назначения Риббентропа министром иностранных дел ему много раз случалось переводить входящие послания с английского на немецкий, а затем набрасывать черновик ответа от имени министра. Поначалу Пауль усвоил традиционный формальный и нейтральный тон профессионального дипломата. Однако многие из этих ранних попыток были забракованы как недостаточно национал-социалистские. Некоторые возвращались от самого штурмбаннфюрера СС Зауэра, состоящего в штате у Риббентропа, перечеркнутые жирной черной линией. Паулю пришлось признать, что, если он намерен строить успешную карьеру, нужно менять стиль. Посему молодой человек постепенно научился примерять на себя помпезные манеры министра и его радикальные взгляды на жизнь и именно в этом духе сочинял теперь ответ владельцу «Дейли мейл». Перо царапало и кололо бумагу по мере того, как Хартманн вгонял себя в притворный раж. Заключительный абзац показался ему особенно удачным: