MKAD 2008

А мимо проезжают машины с благополучными согражданами, и мне кажется, что своей цели сограждане еще не достигли. Чувствуют они себя куда лучше, чем я, но об этом мне размышлять почему-то не хочется. Ведь в отличие от тех, кто едет в «Бентли» или в «Мерседесе», я провожу здесь половину своей жизни. Половину. Ту часть ее, что связана со светлым временем суток. Когда человек наиболее активен, расположен к вдохновенному творчеству. Они проедут мимо меня, постаравшись поскорее позабыть и эту дорогу, и меня, нечистого, чтобы окунуться в иной мир. Я же останусь здесь. И так будет всегда. Моя жизнь, точнее, половина ее, проходит на участке Московской кольцевой автомобильной дороги. Кольцевой. Это значит, если я что и изменю в своей жизни, то только перемещусь по окружности на другой участок точно такой же, пахнущей мазутом и горячим асфальтом жизни. Дорога в виде кольца для подобных мне не имеет развязок. Все движение происходит по окружности, и нет выхода.

Я много думал о том, понимает ли Пискунов, кто я. И долго терзался сомнениями. Ситуация разрешилась сама собой. Я даже рассмеялся, вспоминая свои ночные терзания. Во время небольшой пирушки в честь сорокапятилетия Виктора Сергеевича я порасспрашивал его за жизнь, за прошлое, и он, не таясь и не тревожась, рассказал, что раньше работал и жил в Кемерове, что комсомолил на заводе. И после третьей бутылки переключился на комсомол целиком и полностью, скучая по тому времени и, как видно, страдая от невозможности его вернуть. Он не знает, кто я.

Я лежу в вагончике, ожидая Романа Голева. Этот странствующий философ и пахнущий жареной рыбой аристократ, так же как и я, запущен по Кольцу. Иногда мне кажется, что здесь ему самое место, в другой раз я начинаю догадываться, что где-то далеко за пределами этого замкнутого круга без него чахнет институт философии. Не понимаю, как в голове этого водителя дорожного пылесоса могут появляться несвойственные дорожному рабочему мысли.

Глубоко затянувшись, пускаю струю дыма в потолок и наблюдаю за тем, как она расползается по потолку. Запах, которым пропитан вагончик, не в состоянии перебить даже дым нескольких сигарет. Тут царит смесь несовместимых друг с другом ароматов. Преобладающим является запах мазута. Особый изыск ему придает запашок плесени и прокисшей тушенки. Общая вонь так тяжела и назойлива, что порой мне чудится, что тусклая лампочка под потолком вагончика освещает ее формы. Идеальное место для размышлений о былом и вечном.

Чуть потрескивая, горят дрова в печурке-буржуйке. Я все забываю спросить Пискунова, где он ее взял. Обычная ветродуйка со спиралью обошлась бы куда дешевле. Да и лучше бы грела, если судить не о цене, а о качестве. Но у «буржуйки» есть одно бесспорное преимущество. Она незаменима, когда я размышляю о прошлом. Я смотрю на эту цилиндрической формы, ужасно тяжелую печурку, и мне кажется, что она помнит лица бойцов ударного женского батальона, охранявших Зимний, и номера всех винтовок Мосина, стоявших рядом с нею. Ветродуйка, она легкомысленна. Рядом с ней хорошо мечтать о горячем песке западного побережья Португалии, где я никогда не был и вряд ли побываю. Но стоит только выйти из вагончика, как вопрос о том, зачем существует этот обогреватель, теряет смысл. Печь прокаливает до костей, и в этом ее достоинство.

Дверь распахнулась, и, по-человечески расчетливо дорожа внутренним теплом, в вагончик ввалился Голев. Это единственный в бригаде человек, который не разговаривает варваризмами. Поздоровавшись, он начинает медленно раздеваться, храня натужное молчание. Это свидетельствует о том, что Роман принес предмет разговора и теперь не желает распыляться, разговаривая на ходу. Этому человеку нужна опора. Он, как борец сумо, не начнет дело, пока не убедится, что все его конечности намертво прижаты к полу. Когда на нем появляется старый, но чистый комбинезон и когда оба сапога на меху заползают на ноги – он надевает их так медленно, словно не натягивает их, а предоставляет им возможность заглотить ноги, – Роман закуривает и ложится параллельно мне на лежаке у другой стены.

– Существование любого, пусть даже самого разрушительного оружия, сходит на нет, когда человек сталкивается лицом к лицу с бушующей стихией, – говорит он.

Мне не хочется с этим спорить, ибо сказанное не противоречит моему представлению о природе бытия.

– Неразумное использование природных ресурсов, загрязнение окружающей среды, все это рано или поздно вернется к человеку бумерангом, и не факт, что люди смогут пережить этот удар, ответный удар природы.

– Это что, урок природоведения?

Голев рисует дымящейся сигаретой круг и артистично подносит ее к губам.

– Экологи давно уже забили тревогу, и это хорошо, что хоть сейчас стали прислушиваться к их советам. Уже давно ведутся разговоры о том, что на планете развивается кислородный кризис, вследствие которого человечество может погибнуть не от глобального потепления.

– Немного странно слышать это от человека, который наполняет вагончик табачным дымом.