Мхитар Спарапет

— Надо послать, — сказал паронтэр Ованес. — Дело ясное, мы положились на хана и на недальновидного нашего католикоса и обманулись. Доколе мы выдержим? Враг уморит нас голодом, если не сумеет взять город силой. Вся надежда на то, что Давид-Бек поможет нам прорвать кольцо турок и вывести из города население.

Слова паронтэра пришлись Карчику по сердцу. Сейчас уже поздно каяться в ошибках, надо искать выход для спасения народа. А выход один — уйти из города…

На том и порешили.

Вернувшись домой, Карчик Ованес послал одного из подмастерьев за Мовсесом.

Карчик чувствовал себя усталым, ломило кости. В первый раз он с горечью подумал, что ему ведь уже сорок! До чего же скоро пролетели годы…

В верхний этаж его дома недавно попало ядро. Обвалилась одна стена, два балконных столба повисли в воздухе, колонны покривились.

Двор и сад были пустынны. Арбузные грядки поросли крапивой. Дерзкие побеги повители опутали розовый куст и придавили его своей тяжестью к земле. Карчик огляделся вокруг, тяжело вздохнул и прошел под полуразрушенный балкон, к двери, что вела в глубокий подвал. Из щели между досками пробивался слабый свет. Карчик вошел.

Бабушка встретила его на пороге.

— Тсс!.. Тише, Ованес, дети спят, — сказала она, приложив палец к губам.

Неподалеку сидели жена и дочь. Грустные, поникшие.

— Ну, как вы тут? — спросил Ованес.

— Э, да что о нас спрашивать? — запричитала старуха слезливым голосом. — Ты там, в огне, мы здесь. Вся надежда на бога.

Дети спали у стены, на ковре. У старшего как бы в удивлении открыт рот, младший подложил ручонку под ухо.

Отец поцеловал их. При свете лампы дети казались бледными и словно бездыханными. Отец на миг содрогнулся от мрачных мыслей, затем, перекрестившись, отошел.

— Не падайте духом! — сказал он, с трудом подавляя тяжелый вздох. — Берегите детей.

Вошел Мовсес. Ованес вывел его во двор и заговорил:

— Мы решили послать тебя в Сюник. Как, согласен?

Мовсес с готовностью кивнул.

— Надо просить Давид-Бека, чтобы пришел и вывел нас из окружения. Расскажи ему все, что ты видел своими глазами. Передай, что мы раскаялись в том, что не приняли его совета. Пусть не оставит нас на погибель. А как прорвем осаду, тотчас уйдем в Сюник.

Пока они говорили, подмастерья привели двадцать молодых людей из квартала Цирани, которым были хорошо известны потайные выходы из их квартала. Попрощались. Циранские молодцы повели Мовсеса.

Карчик глубоко вздохнул, посмотрел на облачное небо и потер лоб. Сорвал розу с куста, придушенного повителью, понюхал ее, не ощутив запаха, отбросил в сторону и пошел к позициям.

Стояла беззвездная душная ночь.

Из Стамбула прибыло вспомогательное войско, а с ним и строгий приказ султана Ахмеда немедленно занять Ереван и уйти к берегам Каспия, чтобы помешать наступлению русских в глубь персидской страны.

Султан поставил под начальство котайского паши двадцатипятитысячную армию и послал ее в помощь Абдулле. Котайский паша — совсем еще молодой, кривоногий от долголетней верховой езды турок с узкими монгольскими глазками, под которыми пролегли черные тени. Необыкновенно подвижные брови его густо выкрашены хной. Небрежно став перед Абдулла пашой, он торжественно произнес:

— Дарующий блага султан повелел мне прийти и отвоевать у гяуров-эрменов Ереван.

Сераскяра уязвили наглый вид и самоуверенность вновь прибывшего паши. Даже подобающего приветствия не произнес грубый котаец. Но Абдулла знал, откуда это идет. Котайский паша был сыном сестры султана Ахмеда и любимцем великого визиря.

— Сколько у тебя войска? — с деланным спокойствием спросил сераскяр.

— Двадцать пять тысяч.

— Я дам тебе еще столько же янычаров.

— Мне хватит своих людей! — усмехнулся котайский паша. — Гяуры-эрмены не стоят того, чтобы из-за них пускать по ветру войска владыки наших судеб султана! Я сам возьму Ереван.

Абдулла даже порадовался самонадеянности спесивца. «Ничего, — подумал сераскяр, — разобьет башку об ереванские скалы, тогда уж я поговорю с этим избалованным ослом».

— Хорошо, — сказал он уже вслух. — Я согласен. Только советую дать войскам дня два отдохнуть перед штурмом.

Котайский паша решил лично осмотреть места подступов к городским укреплениям.

Воды в Раздане было уже значительно меньше.

На сороковой день осады, ранним утром, турки возобновили штурм. Хотя Абдулла и питал некоторую враждебность к котайскому паше и даже желал ему поражения, однако приказал стрелять по городу из пушек и предоставил котайцам определенные вспомогательные силы.

Котаец ехал на коне впереди своего двадцатипятитысячного войска. Хорошо отдохнувшие, сытые, уверенные в победе — хотя бы из численного своего превосходства, котайцы под звуки барабанов и крики мулл форсировали обмелевшую реку и, заняв левый берег вдоль ущелья, кинулись вслед за пашой к укреплениям.

На этот раз к скалам приставили семьсот лестниц. Большая часть турецкого войска сосредоточилась на штурме единственной тропинки, ведущей от ущелья к городу…