Мхитар Спарапет

— Ну, еще бы, — тряхнул головой Семеон, — наешься, как же!.. Был я там, три года колесил по землям этой страны. На русской земле, в городе Архангельске, прогнал меня мой хозяин-ходжа из-за штуки полотна. Чего греха таить, протянул я руку к тому полотну — и поплатился. Три года ходил с сумой, нет, и там беден народ и разорен. Боярами называют ихних хозяев-богачей, этим живется хорошо, они с мужиками обращаются хуже, чем с собаками. На собак меняют христиан, сердце разрывается, когда видишь голодных, босых мужиков. Ах, господи!..

Умолкли. Слова Семеона произвели тяжелое впечатление. Долго не могли говорить. Наконец рябой сказал:

— Все же подамся туда, христиане они, не турки.

Он перекрестился и встал.

— Добро вам, братья-воины, — сказал он. — Наелся я сегодня вволю. За то, что отнял у вас, бог воздаст вам сторицей. Темно уже, пойду поищу, где приклонить голову… — И пошел, покачиваясь и чему-то посмеиваясь про себя.

Мовсес все время докладывал Давид-Беку о настроении и жизни персидских посланников. Он сообщал, что Тахмаз Кули Надир хан недоволен оказанным ему приемом, чувствует себя оскорбленным и беспрерывно ворчит на то, что его долго держат в Алидзоре и как будто забыли о нем. Дескать, «прошла уже неделя, а Давид-Бек не изъявляет желания принимать меня», — передал Мовсес слова посланника и добавил, что тот возмущен, ругает слуг за то, что они якобы подают ему несвежий хлеб. А Шейх Уль Ислам не разрешает никому из христиан входить в его покои, брезгует нашим хлебом и питается яйцами, купленными им на базаре.

Давид-Бек слушал Мовсеса спокойно, наказывал не придавать значения словам хана.

— А хану передай, — добавил он, — что я не смогу принять его в скором времени, пусть ждет.

— Передам, — обрадовался Мовсес, которого раздражала заносчивость хана.

— Еще что нового? — поднял голову Бек.

— Настоятель Мушского монастыря святого Предтечи с пятьюдесятью всадниками и сорока семьями прибыл в Татев, к епископу, с просьбой выделить ему землю для основания села.

— Это нехорошо, Мовсес. Настоятель поступил глупо. Как можно обезлюдить родные земли? Нехорошо. Как раз этого и хотят турки, чтобы наши земли опустели.

— Отправить их обратно? — спросил Мовсес.

— Кого, мушцев? Нет, теперь уже поздно, пропадут в пути. Пошли человека, пусть он отведет и разместит их в селе Арсеняц. Напиши указ, чтобы предоставили им землю, пастбища, лес и все другие угодья разрушенного села. Пусть мушцы возродят его. Что еще?

— Сегодня вечером в трактире близ церкви святой Богоматери появился какой-то подозрительный нищий. — Бек настороженно посмотрел на Мовсеса, тот поклонился. — Нет, он не турецкий шпион. Бездомный бродяга. Спьяну болтал, будто ты рассорился с Мхитаром из-за персидских ханов. А выпивавший с ним воин жаловался на то, что мы оказываем почести посланнику шаха Тахмаз Кули, вместо того чтобы истребить их. Нищего арестовали. Нужно заткнуть рот бродяге.

— Отпусти, — махнул рукой Бек, — он не виноват, такое было. Пусть идет куда хочет. Что еще?

— Католикос Аствацатур Амаданци преставился.

— Да?! — не то обрадованно, не то удивленно воскликнул Бек. — Царство ему небесное. Что был, что умер — одно и то же. Кого помазали на его место?

— Некоего Карапета Улнеци. Нагаш Акоп, ездивший в Эчмиадзин за червецами[72] и старинными книгами, присутствовал при его миропомазании. Святейший прогнал художника за то, что Акоп высказывал недовольство, почему на выборы не были приглашены сюникский епископ и гандзасарский католикос. «Мятежных и нечестивых арцахцев и сюникцев я своими не считаю», — сказал новопомазанный святейший.

— Да-а, — горько усмехнулся Бек. — Так часто бывает, плохого сменяет худший. Он ставленник турок, добра от него ждать не следует. А наш преосвященный Оваким надеялся, что сам займет престол.

Персидских послов Давид-Бек принял лишь спустя месяц после их приезда. Принял без какой бы то ни было торжественности. Военачальники и мелики были одеты так, словно отправлялись в военный поход. Во время приема присутствовали также старейшины Армянского Собрания, многочисленные сотники, младшие чины, даже простые воины, купцы и духовные лица.

Тахмаз Кули Надир хан, войдя в круглый зал Армянского Собрания в сопровождении Шейх Уль Ислама, двадцати вельмож и несших мешки с подарками персидских воинов, смутился, увидев сидящего в простом кресле, прямо против дверей, Давид-Бека. Хан в первый раз видел этого высокого человека с седыми волосами и седой бородой, чье имя с почтением и со страхом произносили во дворце шахиншаха. Хан низко поклонился Беку. Стоящий возле него Мовсес дал понять, чтобы тот подошел поближе. Хан сделал еще несколько шагов по направлению к Беку. За ним хотел последовать и Шейх Уль Ислам, но Мовсес удержал его за полу…

— Это невежливо, — сказал он по-персидски.

Хан снова отвесил поклон, достал из висящего за поясом золототканого мешочка перевязанное шнурком из крученых золотых нитей и запечатанное большой печатью шахское письмо и, приложив его к устам и ко лбу, протянул Беку.

— Читай сам, — сказал Давид-Бек.