Мхитар Спарапет

Юзбаши обычно просовывал голову в полуоткрытую дверь и, громко поприветствовав своего подопечного, входил. Несмотря на неприязнь, которую он вызывал, этот хитрый и умный человек все же был чем-то вроде утешения для пленного Нагаш Акопа.

Как-то вечером персиянин пришел особенно веселым и любезным.

— Надеюсь, не очень скучал, мой друг? Вчера мне не удалось навестить тебя, — сказал он, как бы винясь. — Не могу избавиться от дел. Аллах свидетель…

— Скучно, Хосров-арбаб[32]. Одиночество — не лучший друг человека. Благодарю за посещение.

— Господин мой всегда расспрашивает о тебе.

— Я доволен и тем, что жив еще и что он присылает мне пищу.

Нагаш Акоп подошел к маленькому столу и откинул белую салфетку, под которой лежали кушанья. Еду, видимо, принесли недавно. В стеклянном графине пламенело вино.

— Присядь, почтенный Хосров-арбаб, выпьем с тобой…

— Пей на здоровье, — замотал головой юзбаши. — А я и не прикоснусь к этому греховному зелью. Пророк наш считает вино нечестивым напитком. Мусульмане не пьют, тебе ведь известно об этом.

— Известно-то известно, — наполняя чашу, ответил Акоп. — Но сам пророк до пятидесяти пяти лет пил этот нечестивый напиток, пока позволяли силы. Это только под старость он стал считать вино грехом. Но и тогда пророк допускал принятие вина, в случае коли то потребуется для поддержания плоти верующего.

Хосров добродушно засмеялся.

— Клянусь аллахом, брат Нагаш, ты знаешь наш коран не хуже старшего муллы. Если примешь нашу веру, мусульмане нарекут тебя своим великим Шейх Уль Исламом.

Нагаш осторожно поставил недопитую чашу на место и подозрительно взглянул на Хосрова. Тот вызывающе улыбнулся. Акоп ждал этого, но не хотелось верить, что когда-нибудь ему осмелятся предложить стать отступником. Кровь закипела в жилах.

— Я предпочел бы быть простым погонщиком мулов в войсках Давид-Бека, чем Шейх Уль Исламом всех мусульман, — с вызовом произнес Нагаш Акоп.

— Люблю упрямых и гордых людей, — сказал Хосров, разводя руками. — Удивляюсь только, как может человек добровольно подставлять голову под топор палача. Плевать я хотел на святую веру, если из-за нее в опасности пусть хоть один мой волос. Но я к тебе не за этим, брат мой. Оставим богов нашим муллам и вашим кешишам[33]. У меня другое дело…

«Начинается, — подумал Нагаш. — Ну что ж, доколе мне оставаться в неведении?» И хотя он понимал, что расставляются какие-то новые сети и что юзбаши заговорил о вероотступничестве неспроста, им овладело спокойствие. Нагаш выпил еще одну чашу вина и приготовился выслушать, что скажет юзбаши. Но тот вдруг предложил ему прогуляться.

«Коварством, что ли, хотят прикончить меня? — подумал Нагаш Акоп. — Может, храбрости не хватает сказать в лицо о смертном приговоре?..»

Вышли вместе. Стоявшие во дворе двое воинов отдали честь. Юзбаши шел медленно. Говорил о весне, сокрушался, что в этом году погибли все кусты роз в саду у хана.

— Страшно подумать, какую зиму перенесли! Все кусты повымерзли. А какие здесь были розы!.. Мы же вывезли их из Шираза.

— Привезли бы из нашей страны. У нас розы устойчивые, выдерживают даже холода, — сказал рассеянно Нагаш Акоп, и вдруг ему неудержимо захотелось поддеть юзбаши. — А есть и такие, что цветут до самого снега. От их аромата даже пчелы пьянеют. Но растут они в расщелинах, почти недоступны и обладают ужасно колючими шипами.

— Знаю, не окровавившись, не сорвешь, — вздохнул Хосров.

Странные желания рождались в душе Нагаш Акопа. Когда они проходили мимо покорно отдающих честь воинов, он еле удержался, чтобы не выхватить у них оружие и не размозжить кому-нибудь голову. В другом месте, проходя мимо коленопреклоненного, совершающего намаз муллы, Акопу захотелось пнуть его в горбатую спину. Затем появилось желание плюнуть юзбаши в лицо. Только чудо, казалось, удерживало его от этого.

— Ты захватил свои пожитки, тэр Нагаш? — спросил вдруг юзбаши.

— А что?

— Ничего. Просто больше не вернешься в свое жилище, — спокойно сказал Хосров.

— Понимаю.

— Не обвиняй никого, добрый человек. Бог наделил тебя даром провидения. Смыслишь ты и в художестве и в стихах. Все знаю. Жалко рубить твою созидающую руку, отрезать велеречивый язык. Да будет тебе известно, что, по воле нашего хана и по моей воле, желательно, чтобы ты жил на пользу нам. Чтобы служил нам и вере нашей…

— Довольно! — остановил его Нагаш Акоп. — Кончай свое дело!

Хосров удивленно пожал плечами и захохотал так, что вздрогнули даже следовавшие за ними секироносцы.

— Что ж, довольно так довольно! — буркнул юзбаши. — Условие, по которому ты сможешь пользоваться ясноликим светом, одно: сменить веру, совершить обрезание, и заживешь тогда под высоким покровительством самого хана. В противном случае тебя обезглавят.

— Я уже выбрал последнее.

— Неразумный человек! — упрекнул юзбаши. — Из любви к кресту лишиться полной мудрости головы?! Ай, вах!..

И тут же по его знаку воины заковали в цепи Нагаш Акопа. Несчастный не сопротивлялся.