Выпили за хозяйку дома, поругали неведомую Глашу, на самом-то деле — почти члена семьи. Обсудили прелести дачной жизни по сравнению с городской. Пуще всего на свете, как выяснилось, любил прозаик Ч. после трудов праведных летними вечерами сидеть у камина, слушая пение соловьев и другой крылатой живности, Марк повеселил компанию парой охотничьих рассказов из числа своих приключений с иностранцами. Поминавшиеся патиссоны таяли во рту, на спиртное налегали без лишней спешки, но в достойном темпе.
— Да, друг сердечный,— осторожно начал Сергей Георгиевич,— все это и занимательно, и поучительно. Как говорится, что русскому забава, то немцу смерть. Однако растолковал бы ты мне все-таки: какой для здорового сообразительного мужика вроде тебя прок в этой Конторе? Ну мотаешься по всей стране, так небось уже осточертело. Зарплата...
— Меня уже Света этим донимала,—спокойно сказал Марк.—Для умного человека в Конторе масса прелестей.
— Как-то? — упорствовал хозяин.
— Зарплата скромная,—пояснил Марк,—чуть побольше, чем вы платите своей Глаше. Но кое-что к ней добавляется. Премии, командировочные, сверхурочные, потом, сами понимаете..,—Он повертел пальцами воздухе, но ничего не сказал.—Представительская одежда.
— Это еще что?—изумился прозаик.
— А всякие западные тряпки. Продают их нам за полцены, чтоб перед иностранцем в грязь лицом не ударили. Вы вот смеетесь, Серп Георгиевич, а тряпки хороши. В магазине не купишь.
— Извини, Марк, как-то все это звучит несерьезно. Я человек старой закалки, откровенный...
Пришла пора и Марку убедиться в живости темперамента своего С будущего тестя. Тот и впрямь редко кому давал договорить до конца.
— Э-э,—продолжал Марк беззлобно,—не торопитесь. Должен вам сказать, Сергей Георгиевич, что осенью меня принимают в партию. Впечатление было то самое, какого он и ожидал.
— За это надо выпить особо,—сказал посерьезневший Сергей Георгиевич. — Поздравляю от всего сердца. Нашего брата интеллигента нынче принимают со скрипом, уж кому-кому, а мне это известно досконально Еще раз поздравляю.
Марк с достоинством осушил свой стаканчик. Он знал, что теперь будут слушать по-другому, и под сияющим взглядом Светы поделился с прозаиком Ч. и Вероникой своими жизненными планами.
Так что кончить свои земные дни я рассчитываю в номенклатуре,—заключил он.—Цинизм простите, но тут вроде все свои. Между прочим, насчет партии. Мне очень пригодилась одна ваша недавняя статья.
— Которая?
— О Солженицыне. Я ведь чуть не на всю Контору знаменит кружком политпросвещения. По вашим материалам в основном и готовился.
Сергей Георгиевич, недовольно хмыкнув, принялся чистить зубы обломком спички. В Союзе писателей он ходил не то что в либералах, как бы в умеренных. Может быть, именно поэтому прозаик Ч., занимавший в разное время самые ответственные посты в аппарате Союза, до сих пор не попал в ЦК КПСС. Впрочем, общее мнение клонилось к тому, что это лишь вопрос времени. Хлебосольный хозяин переделкинской дачи, как писала к его пятидесятилетию «Литературная газета», стоял «в первых рядах непримиримых борцов за дело коммунизма на литературном фронте», Вот некоторые из его широко известных добрых дел. Не прозаик ли Ч. добился издания книги стихов одного из лучших русских поэтов, погибшего в 38-м году? Не он ли выхлопотал его вдове не только пенсию, но и московскую прописку? Не он ли в конце-то концов прославился на всю Москву жестокой простудой, свалившей его в постель как раз в тот день, когда его коллеги единогласно голосовали за изгнание Пастернака из своего Союза и высылку его за рубеж? Этому последнему случаю, правда, было уже больше пятнадцати лет, и здоровье Сергея Георгиевича с той поры несколько окрепло.
— Не хотел я писать этой статьи,—вздохнул Сергей Георгиевич.— Спорил, спорил с этими бараньими лбами в секретариате, даже в ЦК ходил...
— Зачем же писали?—бестактно осведомился Марк.
— Партийная дисциплина, Марк, как тебя там по батюшке. И к тому же, свято место пусто не бывает. Другой бы мог дров наломать, ну а в своих мозгах я, слава Богу, уверен.
— А не хотели-то почему?
— Да потому, дорогой мой, что мы с этим типом допустили серьезнейшую тактическую, чтобы не сказать стратегическую, ошибку. Весь этот шум вокруг «ГУЛАГа» бесконечно нам навредил. Создали рекламу, раз. Выглядим перед всем миром идиотами, два. Тоньше надо было действовать. Гораздо тоньше. Ты ведь обратил внимание, что в моей, например, статье, в сущности, ни одного кардинального возражения против «Архипелага» нет?
Марк приоткрыл рот, но сказать ничего не посмел. Он до сих пор не мог понять, к чему клонит хозяин, которого трудно было заподозрить в симпатиях к автору «Матрениного двора».