Млечный путь

Юноша. Эх, отец, если б ты чувствовал, как сейчас тут… Утро… И сегодня революционная армия перейдет в наступление. Мы на митинге поклялись. Это великий поход, как лектор говорил. Кончается прежнее, начинается совсем другая жизнь. А ты говоришь – подожди.

Старик. Секунду. Я же тебе не про трусость-измену. Одна доля секунды.

Юноша. У нас здесь нового чувства столько! Мы об государстве думаем, об целом мире, обо всех трудящихся и угнетенных… Или вот дружба. Мы теперь все вместе. Я за Смирнова жизнь отдам, не пожалею. Или за Васю Гриднева.

Старик. Не отдашь ты за него жизнь! В двадцатом Васю зарубят махновцы-бандиты на Украине. Крикнет: "За власть Советов!" – и падет. А ты будешь в другом месте… У меня лучшие друзья уходили молодыми.

Юноша. Неужто в двадцатом еще воевать?

Старик. А ты думал! Так тебе господа и отдали Россию даром! Генералов на нас пойдет без счета, капитализм всей планеты. Только начинается гражданская война. Еще ой-ой насидишься в седле, натопаешься по снегам-степям. Четыре раза с Таней будете расставаться, на разные фронты попадать.

Юноша (вздыхает). Мы-то считаем, только вот с германцем сейчас справиться… Ну ладно, раз так.

Старик

. Ты слушай меня. За много не берись, понял? Я вот даже английский принимался учить в лазарете – с парнем лежали на койках рядом, у него книжечка была. Думали, пригодится мировую революцию делать. Но это было зря… На рабфак не пробуй, только время потеряешь. И Таня пусть не учится на врача, пусть чего-нибудь другое… Или взять завод в Иваново-Орловском. Мы его сразу после гражданской восстанавливали. Знаешь, как выкладывались? На тачку земли навалишь – еле стронуть – да еще бегом по доскам. Не восстанавливали – новый построили. Но в сорок втором сгорел тот завод, а теперь уже мало кто помнит, что был. В общем, жилы не рви на той стройке.

Юноша. Понятно… Значит, ты совсем один остался?

Старик. Ну есть тут, я тебе говорил. Только они не родные.

Юноша (после паузы). Голодуешь?

Старик. Что?

Юноша. Голодуешь, говорю?

Старик. Кто?… Я?

Юноша. Ты.

Старик

. Я, что ли, голодаю?… Это спрашиваешь?

Юноша. Ну да.

Старик. Сказал тоже! Меня тут куда посадить не знают, чем угостить. Апельсины – только бы ел. Лучших врачей приглашают насчет здоровья. Совестно даже самому… Заняться нечем, дела нету – вот беда. Я же не понимаю эти… экологию, структурный анализ.

Юноша. Чего-чего?

Старик. Науки.

Юноша. Какие науки?

Старик. Ну, ученые они. Говорят, а мне не понять, когда они про свои дела.

Юноша. Они ученые, что ли, с кем ты живешь? Как же ты попал к таким? Швейцаром?

Старик

. Да каким швейцаром, ляпнешь тоже! Я же рассказывал. С фронта приходили и оставались. Потом сами выучились, дети их выучились. Да у меня у самого пенсия – выше головы хватает. Только она мне и не нужна. На что тратить-то?

Юноша. Так это что – те самые, что ли, которые в войну? У вас как – солдаты учатся, рабочие? Не одни господа?

Старик. Господа?… Господ давно уже нету. Все трудятся.

Юноша. Все?… А трамвай до сих пор не починили, дров не подвезли в Москву – бараки ломаете.

Старик. Какие там дрова?… Ты мне говорить не дал. Скажи, ты знаешь Москву?

Юноша. Ну знаю.

Старик. Так вот той Москвы нет!… И той России. Вообще все другое. Трамваев мало в Москве, потому что метро. Под землей бегут вагоны. Сел на мягкую скамейку – за десять минут от Конной к трем вокзалам.

Юноша. Ври – за десять!

Старик

. Помолчи!… Ни дров, ни керосина не надо – электричество светит, газ утепляет. Стоят огромные белые дома – десять этажей, больше. И в них живут рабочие. По квартирам музыка играет – радио. Телевизоры – ящик, а в нем вроде кино, синематограф говорящий. Включил – видишь, что в другом городе происходит, в другой стране. Даже на дне моря или за облаками.

Юноша. На дне? А как?

Старик. Да черт их знает, как! Сделали… Работают на заводах восемь часов, два выходных в неделю. На улице вечером тысячи огней: магазины, театры, кино, стадионы – такие места, где люди отдыхают, упражняются, чтобы стать красивее, здоровей. А улицы не развалюхи наши в грязи по окна, а проспекты с асфальтом. Широкие площади с цветами, деревьями, воздушные дороги, по которым автомобили бегут… моторы то есть. Во дворах спортивные площадки для детворы. А цветов! Жасмин стоит, сирень, другие всякие. Вот это теперь Москва!

Юноша. А хлеб есть?

Старик. Хлеб?… Конечно. Никто не бедствует хлебом.

Юноша. И ситник?… Неужели ситник?

Старик. Белый хлеб, пшеничный. Сколько хочешь. Сколько хочешь, бери – копейки стоит. По всей России голодных ни одного человека. Дети так и конфет не очень хотят. Нищих нету. Про нищих молодые и не знают, кто они такие были. Болезни старые выведены. Ни трахомы, ни холеры, ни оспы… Рябого не встретишь – только если из очень стариков… В деревне машины

пашут, сеют, убирают.

Юноша. Сами?… Слышь, как сказка.