Млечный Путь, 2012 № 03 (3)

Ведь не о том идет речь в прогрессивных проектах, чтобы «все, что делаем мы сами» ЗА НАС — включая познавательную умственную работу — выполняло бы автоматизированное окружение. И здесь не важно, что такое окружение сейчас никто не в состоянии сконструировать. А важно, чтобы изобретательность человека НЕ смогла «катапультировать» нас из нашей человеческой сути. Ибо из-за биологической и психической тождественности вида в будущем начнутся сражения (бескровные, надеюсь), которые я ТАКЖЕ пытался конкретизировать в «Осмотре на месте». Сочиняя очередные книги, после завершения я замечал их недостатки и возвращался к проблемам — но не возвращался к темам, чтобы не наскучить ни себе самому, ни читателю.

То, что я написал в «Сумме технологии» как «Пасквиль на эволюцию» и в «Големе XIV» как продолжение этого пасквиля, сейчас, четверть века спустя после издания «Суммы», звучит более правдоподобно, чем звучало тогда. Потому, что благодаря новым знаниям о строении нашего организма, мы заметили накопившиеся в нем в ходе эволюции как «излишние сложности», так и «слишком узкие места». Для представления и тех и других понадобилась бы солидно подготовленная книга. Генная инженерия сможет многое усовершенствовать в человеке, не ликвидируя его человеческой сути, сконцентрированной в мозгу. Наш вид не должен утратить своей преемственности в виде идентичности с историческими предками. Если бы мы уничтожили в себе эту идентичность, это было бы равнозначно уничтожению многовековой культурной традиции, созданной общими усилиями тысяч поколений, и на такую «оптимизацию» я бы не согласился, ведь ВЗАМЕН мы не могли бы получить ничего более чем сытое довольство необычайно здоровых, не подверженных болезням животных. Неудовлетворенность собой, реализованными достижениями, негодование в случае любого вида измены и отречения от канонов нравственности, которые, правда, не до конца четки и последовательны, но тем не менее как «нравственный закон во мне» существуют — это не атрибуты человеческого, а само человеческое в своей далее не подлежащей изменению сути.

Первоисточник:

Lem S., Od ergonomiki do etyki. - BruLion (Kraków), 1990, Nr.14/15, s.76–84.

Яцек Дукай

Кто написал Станислава Лема?

Перевод с польского: Виктор Язневич

«Апокрифы Лема» Тукагавы, Крупского и Орвитца (Dan Tukagawa, J. B. Krupsky, Aaron Orvitz. «Apokryfy Lema» / tłum. Barbara Pólnik // Kraków: «Wydawnictwo Literackie», 2071), вопреки шумным заверениям издателя, не представляют собой «первый комплексный анализ посмертного творчества Станислава Лема». В то же время читатель действительно получает довольно захватывающее повествование о тянущейся несколько лет литературно-судебно-информационной войне между пост-Лемом гейдельбергcким, пост-Лемом краковско-венским и пост-Лемом японским. Совершенно не интересовавшийся до сих пор апокрифологией будет плавно введен в эту область литературоведения, а не знакомому с произведениями Станислава Лема in homine господа TKO разъяснят все по возможности безболезненно.

Подделанные разумы

«Апокрифы» — это второй том в серии, подготовленной издательством к 150-летию со дня рождения Станислава Лема; в польском издании они были снабжены кратким послесловием авторства апокрифа Ежи Яжембского, созданного в Ягеллонском университете, v.4.102.17.

Апокрифос, если читать по-гречески, понимается и как «то, что спрятано», и как «то, что подделано». Однако апокрифология двадцать первого века не занимается ни сфальсифицированными, ни слишком поздно открытыми текстами, а занимается творчеством апокрифов умерших писателей, т. е. литературой, созданной ПОДДЕЛАННЫМИ РАЗУМАМИ. Будем же точны: так утверждают академики, упорно придерживающиеся традиционных классификаций. Защитники же эмуляционной апокрифистики не говорят ни о каких подделках, а исключительно о «реконструированных оригиналах».

Поэтому три первых раздела «Апокрифов Лема» авторы посвятили анализу вышеизложенных проблем, взяв в качестве примера три разных метода лемосозидания.