Млечный Путь, 21 век, No 2(47), 2024

Девушка поднялась, с подчеркнутым достоинством взяла со стола свою капсулу с волосом, но не выдержала и разрыдалась.

- Ну ладно, ладно, - смягчился Коллинс. - Знаешь, у меня у самого брат писатель. Кстати, достаточно известный - и что? Скажу тебе, эти литераторы довольно-таки мерзопакостный народ.

Разговор с мистером Невиллом уже два часа идет у нас по кругу. И дело не в его преклонном возрасте (ум у него живой, даже быстрый), просто он хочет услышать только то, что ему надо. А надо ему, чтобы его клонировали так, чтобы он не знал, что он клон. Человек претендует на абсолютное. Здравствуй, бессмертие, или что-то навроде этого. И что ему наши доводы, контрдоводы.

- Хорошо! - вдруг осенило меня. - Мы вас клонируем, и вы сами, пусть при участии группы наших опытных психотерапевтов, но сами убедите себя, что вы не клон. У вас будет множество тому доказательств. Если надо, мы всегда подберем вам дополнительные доказательства. - Коллинсу: - Кстати, это вполне реально. Опыт истории показывает, человек при желании может убедить себя в чем угодно.

- Но это же... это же... - подбирает слова Невилл, - получается, самообман.

- Но вы будете счастливы, - парирую я.

- Вы циник, - задыхается Невилл. Нажимает на кнопку вызова своего соцработника, чтобы тот вошел, подал ему ходунки и помог подняться. - Все вы циники. Наживаетесь на нашем страхе смерти, богатеете на нашей попытке спрятаться от пустоты.

- А к тому времени, когда вам потребуется новое клонирование, технологии уйдут далеко вперед, - пытаюсь смягчить его я, - и, вполне возможно, поставленная вами задача будет решаться уже не в вашем мозгу, а в лаборатории.

Сопровождаемый соцработником Невилл уходит в глубокой задумчивости.

- Шутки шутками, - начал я, как только дверь за посетителем закрылась, - но боюсь, что в скором будущем такое клонирование будет единственным противоядием от достижения бессмертия путем компьютеризации и робототизации человеческого организма и личности.

- Так ты у нас, оказывается, оптимист, - рассмеялся Коллинс. - Но признайся, в этом вопросе ты всё ж таки не совсем беспристрастен, - подмигнул он мне.

5.

По дороге домой купил для Грейси букет ее любимых пионов.

- Сэр, к вам пришел ваш сын, - спешит обрадовать меня домработница. - Он и миссис Грейс сейчас на веранде.

Билл впервые появился после того, как... Наконец-то смирился? Просто привык? Ради матери? В любом случае я помогу ему. Раз он сделал первый шаг, думаю, я сумею ему помочь.

- Пойми, отец поставил меня перед фактом, - голос Билла был слышен еще в гостиной, с которой выходишь на веранду. - Я понял папу и долго держался. Даже решил, заставил себя решить, что он прав. Но получилось, что я потерял мать! Знаю, что делаю не то, знаю, что я не вправе, но я же живой и не могу так больше. Мне... ты не представляешь, какого мне было всё это время. Только вообрази, я бы пришел сюда, во имя тебя лицемерил бы напропалую, видел бы, как нечто сидит возле тебя, держит тебя за руку, изображает любовь и заботу. А я еще и должен называть это нечто папой! Пойми ж, наконец, клон, как бы искусно его ни сделали, какой бы он ни был распрекрасный, чтобы он о себе ни воображал, всё равно остается клоном. И ему не дано стать чем-то большим, - оглядывается и видит в дверях меня.

- Эдвин! Скажи, что это неправда! - никогда я у Грейси не слышал такого голоса.

- Правда, - я не знаю, куда деть цветы, ставлю их в какую-то вазочку на тумбе у входа, не попадаю в горлышко стеблями.

Столько дней тишины, муки, нежизни в доме. Я был близок к тому, чтобы свихнуться или убить себя.

Грейси, осунувшаяся, поблекшая, окончательно состарившаяся, вдруг стала сильнее меня:

- Моя нынешняя жизнь, мое счастье оказались ложью.

- Грейси, послушай...

- И от этого не денешься никуда. А сил нет даже на малую долю этого.

- Грейси!

- Ложью оказалось всё, кроме того, что я люблю тебя.

Алексей Караванов,

Пожарные сегодня в Риме

Не подходи. Я говорю себе: не подходи. А огонь всё подзывает. Огонь меркнет, почти поблек, уже не слепит глаза. Дескать, подойди ближе, сними шлем, я не укушу. И даже чем-то весело постукивает, словно тут кто-то, посреди пожара, играет в домино и не замечает горячей духоты, не замечает пламя и дым.

Если я подойду - ничего не произойдёт, думаю я. Нужно хорошенько рассмотреть, не тот ли это огонь, который убил Тигровича. В центре комнаты огонь свалил стол, перебив ему ножки, сверху бросил плазменную панель, абажур, круглую рамку от зеркала. И бродит по этой куче, утаптывает её. Между мной и огнём нет ничего, что могло бы загореться. Если я подойду - ничего не произойдёт.

Прямо в огонь падает щётка, её шерстинки - не успеваю заметить - истлевают за одно мгновение. Стол трескается под тяжестью пламени, раскалывается на две части, и я вижу обгоревшие шпалы и раскалённые рельсы.

Этот мираж пробуждает меня. Я забыл, что бывает такой огонь, который может прыгнуть на одежду, если его отрезать от всего, способного загореться. Приближаться к любым пожарным огням опасно.