МЛЕЧНЫЙ ПУТЬ №3, 2016(18)

– Потому что он прав. – Он по-прежнему не мог выговорить это вслух, но с Леной обязан был быть откровенным, Лене он мог сказать… то есть подумать, а она услышит… Себе он лгать не мог, себе лгать у него не получалось никогда. – Он прав, Леночка. Мы оба занимались… занимаемся теоретическими методами многомировой физики. Мы оба пытались придумать математический аппарат для расчета сложных склеек. У него это получилось, у меня не очень, но принцип понятен нам обоим. Для такой сложной суперпозиции должна существовать единая для всех склеившихся ветвей причина. Она есть: смерть Ады. И единственное, что связывает ее смерть со всеми нами – то, что мы были ее мужьями.

– Ну и что?

– Я не помню… И в документах это не найти, уверен. Документы тоже меняются в процессе релаксации. Баснер прав: вся история – сплошная фальсификация. Постоянно меняющиеся артефакты. Все связано, понимаешь?

– Ну и что?!

– Почему мы с Баснером оказались рядом в самолете? – продолжал размышлять Купревич. – Почему самолет летел полупустым и одно кресло в нашем ряду осталось свободным? Почему мы разговорились? Все это – события настолько мало вероятные, что…

– Ну да, ну да, – нетерпеливо произнес Лерман. Оказалось все-таки, что говорил Купревич вслух и довольно громко. Баснер отошел от окна и внимательно прислушивался. – Потому я и говорю, что смерть Ады не могла не быть связана с нами, с каждым из нас. И вот что я скажу. Можете мне возражать сколько угодно, но я уверен, что каждый из нас, когда релаксация наконец закончится, вспомнит, как именно он убил Аду.

Лена вскрикнула, и Купревичу показалось, что она оттолкнула его, он ощутил этот толчок, хотя на самом деле она еще сильнее прижалась лбом к его плечу, и руки ее сильнее сжали его ладони. «Ты не мог!» – сказала она, и он согласился: не мог, конечно, о таком и подумать невозможно, Иосиф мелет чушь. Как кто-то из них мог убить Аду, если она была в Израиле, а они… Разве что Шауль, о котором он не знал ничего, не знал о его с Адой отношениях, об их жизни, прожитой в другой ветви многомирия. Нет, он не мог представить, чтобы и Шауль…

Убить можно словом. На расстоянии.

А память… Когда Ада умерла и началась синхронизация и суперпозиция четырех ветвей эвереттовского многомирия, стала меняться и память. Сейчас он, скорее всего, помнил не то, что происходило «на самом деле», а то, что по законам физики могло быть склеено в единое целое, слеплено согласно квантовым законам и уравнениям, которые ни он, ни Лерман, и никто на свете не может не только решить, но даже составить.

Он знал, чувствовал, помнил, уверен был: никакое его действие, поступок, слово не могли разорвать Аде сердце. Но в то же время все отчетливее ощущал собственную вину. Все мы виновны в том, что происходит с нашими близкими. Что бы с ними ни происходило, наша доля участия присутствует, знаем ли мы об этом или нет, понимаем или не понимаем, хотим или не хотим.

Но он ни сном, ни духом, ни сознательно, ни подсознанием не хотел, не мог хотеть, чтобы Ада… Все у них было хорошо, они всегда были единым целым…

Кроме последних месяцев. Ссорились, это случается и у самых близких людей. Они поссорились, когда Ада уехала играть в израильском театре, а он был против. Он не хотел, чтобы она уезжала, у него было предчувствие…

Не было у него никакого предчувствия, он сам потом себя убедил, а на самом деле обычное мужское самолюбие. В его работе наступил важный этап, он не хотел отвлекаться на домашние дела, на беспокойство о жене, на звонки в Израиль… А Интернет Ада не признавала, компьютером пользоваться не умела и не хотела, разговаривать по скайпу или в любой социальной сети не научилась.

Это стало причиной ссоры?

Нет, было что-то еще… Он не помнил, хотя должен был. Понимал сейчас, что ссора была, серьезная ссора… о чем?

Он не мог забыть это сразу, какое-то время, несомненно, помнил, и вину свою ощущал, но уже в самолете… нет, в самолете он говорил с Баснером, не ощущая не только вины, но даже не вспоминая о ссоре и словах, сказанных в неожиданной ярости.

Ярости? Не было никакой… А если была, он давно забыл. Не мог помнить, потому что память изменилась, и, если действительно что-то между ними произошло, никакой суд не сможет разобраться, никакой психотерапевт не сумеет вытащить из его подсознания и памяти то, чего там уже нет.

Или…

– Ты ведь и либрационные процессы при склейках учитывал? – услышал он вопрос Лермана. – Для этого не нужно решать уравнений, это сразу получается из принципа нелинейности. Если не учитывал, то грош цена твоей работе.

Либрационные процессы. Он назвал это иначе. Автоколебания нестационарных решений в процессе склеек сложных систем. Вторая его статья так и называлась.

Либрационные процессы или автоколебания – суть одна.

В процессе релаксации сложной склейки могут происходить – недолго, с характерным временем на порядок или два меньше самого времени релаксации – явления, относящиеся к раздельным реальностям. Иными словами, в какой-то момент он мог вспомнить…

Как сейчас.

И потом забыть. Прочно. Навсегда.