Автор уже доказал нам своё умение творчески развивать библейскую символику, поэтому можно догадаться и о значении золотых и платиновых зубов. Вообще-то зубы – это инструменты для подготовки пищи к усвоению, а пища
означает знание. Золотые и платиновые коронки, сопоставленные с портретом из 32 главы, указывают на символику небесных светил – солнца и звёзд, которые означают разные формы познания. Полагаем, что золотые коронки означают объективные методы познания, а не менее благородные платиновые – творческую интуицию. Рост Воланда в начале пути тоже отражает высокую, но не очень степень познания человечеством духовной сферы. Замечание о том, что незнакомец не хромал ни на какую из ног
, нам теперь тоже понятно. Нога символически означает одну из церквей как носителей истолкований. Поскольку обе известные нам ноги, они же должники заведомо хромают, имея недостатки – одна на 50 из ста мер масла, другая на 20 из ста мер зерна, то слова «ни на какую ногу» можно истолковать как вообще отказ от христианских толкований в начале пути.Наконец, нам осталось истолковать: почему все эти черты портрета означают одним словом – иностранец
? По каким признакам вообще можно определить, что перед нами иностранец, а не москвич? Сцена в торгсине из 29 главы подтверждает, что речь может идти об одежде и о владении языками. Впрочем, Автор так и пишет с большой буквы: «Словом – иностранец». Раньше всего Слово с большой буквы в изначальном библейском смысле делает Воланда иностранцем в стране победившего атеизма. В этом постоянном повторении эпитета «иностранец» слышна вполне понятная связь с печальной евангельской истиной: «не бывает пророк без чести, разве только в отечестве своем и в доме своем».[94] И в первом пришествии получившее земное воплощение Слово тоже было воспринято в своём отечестве как чуждое. Кстати, раз уж зашла речь, известные споры о происхождении Иисуса могли быть причиной ещё одной «ошибки» Булгакова, несоответствия слов о происхождении Иешуа. Во второй главе он утверждает, что происходит из города Гамалы
, о котором известно, что это единственный запрятанный в горах иудейский город, в который никогда не входили римские войска. Автор этим отвергает злую легенду о происхождении Иисуса от римлянина. В другой ершалаимской главе Пилат видит себя рядом с философом из эн-Сарида. Автор использует арабское наименование, соглашаясь, что во времена Иисуса никакого земного Назарета не было. Прозвище Га-Ноцри, «назорей» относится к происхождению духа Иисуса, а не его земного воплощения. Зачем иначе так назван уроженец условной неведомой Гамалы на краю Иудеи?Но вернёмся к слову «иностранец». В тексте Романа это слово последний раз применяется к Воланду в 20 главе, когда Маргарита только находится в процессе преображения. И более ни разу в оставшихся 12 главах, где иностранцами именуют других персонажей. Зато в первых двадцати главах это слово используется более 60 раз исключительно по отношению к Воланду. Из них 30 раз в одной только первой главе. Можем предположить, что дело не только в Воланде, но и в постепенном изменении отношения в отечестве к Слову
.С двумя портретами Воланда в начале и в конце пути мы разобрались, наконец
. Теперь можно двигаться дальше по тексту 32 главы, где Воланд со свитой спешились «на каменистой безрадостной плоской вершине». В параллельном тексте 22 главы внимание Маргариты переключается от Воланда к начинающемуся Балу и своей безрадостной роли на плоской вершине лестницы. В параллельном месте 24 главы после краткого обсуждения природы самого Воланда, разговор переходит на обсуждение романа мастера. А затем и к самому роману о Пилате, где речь идёт о «странной туче», прилетевшей к месту казни на Лысой горе.Два «ключа»: первый и четвёртый – применяемые вместе к 32 главе позволяют сопоставить начало 23 главы и начало 25-й. Казнь на Лысой горе нужно сопоставить с казнью героини на вершине лестницы. Эту связь мы уже обнаруживали, сопоставляя 23 главу с 16-й. Теперь мы нашли ещё одно подтверждение нашей догадке о том, какова была судьба Воланда, отсутствующего во время Великого бала у сатаны
. Одинокий Пилат на своём балконе вынужден пережидать время грозы. И это ожидание может показаться вечным заключением, в котором пребывает герой романа мастера в 32-й главе.