Мне хорошо, мне так и надо…

Даже Женя был профессионал. Общего языка Эрик с ним не нашёл: сутулый, какой-то пожухлый немолодой мужчина, небольшого роста, с едким самодовольным выражением лица. Женя, как и все творческие личности, считал себя избранным, талантливым и не оценённым. Свой снобизм он не скрывал. Он был — фотограф-модернист, умеющий работать в высоком и низком ключе, пробующим себя в пиктореализме и в импрессионизме, у него выставки… А остальные — быдло, которое щёлкает своим телефоном разные тупые «селфи». Женины работы почти не покупали, и деньги он зарабатывал тяжёлым неинтересным трудом: преподавал почасовиком в ГИТИСе. Юля зарабатывала настолько больше него, что получалось, что он живет за её счет. У Жени были комплексы, говорить он мог только о своих работах, показывал их Эрику, но Женины работы ему решительно не нравились: тусклые, чёрно-белые размытые фотографии, с едва различимыми урбанистическими очертаниями. А Юля, похоже, его любила, обихаживала, была предупредительна и нежна. Какой же он неказистый, неспортивный, самовлюблённый, равнодушно принимающий Юлины заботы. Бывает же такое, и что Юлька в нём нашла? И Эрик сам же отвечал себе на свой риторический вопрос: таким бабам, как его дочь, категорически противопоказаны нежные и любящие, они из них начинают вить верёвки и в итоге бросают. Юлька, скорее, стерва, их надо уметь под себя подмять, тогда они делаются шёлковыми. Его Ленка — стерва эгоистичная, но подмять её не получилось. Он вообще такого, как оказалось, не умел. Теперь он к ней просто равнодушен. Нет, не просто… Он её ненавидит. Нет, опять не то… Ненависти нет, есть брезгливое, никогда не проходящее раздражение.