Мне ли бояться!..

Но я знал, что на этом дело не кончится. Не успел я сделать пару глотков кофе, как у столика возник еще один посланец Аллаха, из тимуровского окружения. Здоровый такой, с лопатой вместо лица.

— Дело есть, — сказал он мне, наклоняясь к уху. — Пойдем.

Я посмотрел на Полину и ободряюще улыбнулся.

— Подожди минутку, — попросил я. — У товарища проблемы.

В туалете меня ждал Тимур.

— Короче, так, — сразу начал он. — Мне нравится твоя девушка, и я хочу, чтобы сегодня она была со мной. А я поговорю с Асланом, и мы скостим тебе долг наполовину. А если она мне очень понравится, то, может быть, тебе вообще не придется ничего платить. Ты понял?

Верзила стоял за моей спиной, и мне ничего не стоило сделать одно движение локтем, и он согнулся бы, как кочерга. А Тимура достать ногой. Но сегодня мне не хотелось драться. Тем более что в зале оставалась Полина. Вместо этого я подошел к раковине и стал мыть руки.

— Не пойдет, — сказал я спокойно.

— Но почему? — удивился Тимур. — Да я тебе сейчас же замену подыщу. За мой счет.

Ему было не понять, и что тут объяснишь?

— А ты знаешь, что мы можем отобрать ее силой? — произнес Тимур.

— Тогда я тебя убью, — сказал я.

Тимур взглянул на своего приятеля, а я резко отклонил корпус в сторону, и удар, нацеленный мне в затылок, пришелся в зеркало. Верзила взвыл, схватившись за покалеченную руку, а я пошел по осколкам мимо Тимура.

— Вернешься в общежитие — поговорим, — прошипел он.

— На крыше, — согласился я.

Мы ушли из ресторана, побродили по городу, а потом я проводил Полину домой. Но заходить в гости не стал. Нелегко было бы разговаривать с ее родителями после всего случившегося. Мне казалось, что впереди у нас еще достаточно времени. Целая жизнь.

6

Честно говоря, я не надеялся, что Полина проснется в такую рань и приедет на вокзал. Сам я уехал от Марьи Никитичны в шесть часов утра, пока Леночка еще спала. Поезд отходил через шесть минут, а ее все не было. Но вот она вышла из метро, сонная, хорошенькая, в алой куртке-аляске и с такого же цвета сумкой через плечо.

— Я не опоздала? — томно спросила она.

— Еще немного… — И я потащил ее, капризно упирающуюся, за руку.

Поезд уже дрожал в предвкушении стартового рывка. Мы успели заскочить в вагон и рухнули на свободные места.

— Тверь — это где-то на границе с Монголией? — пошутила Полина.

— Чуть ближе, как раз за Уральским хребтом.

Мы еще поболтали некоторое время, а потом Полина, прямо на полуслове, положила мне голову на плечо и задремала. Так она и проспала все четыре с половиной часа. А я смотрел в окно и вспоминал наш дом, родителей, брата, который должен был приехать в отпуск.

Николай сильно изменился за последние четыре года, с тех пор как начались эти войны. В детстве я всегда подражал ему, а слушался, наверное, больше, чем отца. Попробуй не послушайся этакого молодца под два метра ростом! Ему на роду написано быть военным, русским офицером. Главная его особенность — справедливость. И честность. Средний брат — другое. Тот всегда занимал сторону сильного, и в школе, и дома, мог и словчить, и схитрить. Потому и пошел в бизнес, где без этих качеств не обойтись. А я хотел пойти по стопам Николая, пока не наслушался его рассказов об этих горячих точках на нашей карте. Ведь он во многих местах побывал, и везде приходилось стрелять, убивать, жечь. Всюду были кровь и смерть. Это в мирное время хорошо ротой командовать, на плацу маршировать. А в военное звереешь. По нему видно. Как у него глаза иногда мечутся ни с того ни с сего, или вздрагивает за столом, или вилка случайно упадет, или утром вдруг спрашивает спросонья: «А ты, Лешка, что делаешь в казарме?» у него даже сны все там, откуда он приехал. Тут есть от чего свихнуться. В прошлый приезд, полгода назад, он рассказывал, как подбили БТР и все ребята из его роты сгорели заживо. А это были его друзья.

Пошли прочесывать аул, откуда стреляли. Ничего не нашли, только один старик на подозрении остался. Ну, вскрыли подпол, нашли базуку, понюхали — пахнет порохом. Вывели его на улицу. «Вот так будет с каждым!» — сказал брат, а сам плачет. Он и тогда плакал, когда рассказывал. Потом застрелили, отрезали голову и насадили на частокол. Я не представляю, как такое может быть в наше время, как можно жить после всего этого? По-моему, он и не живет вовсе, а вымучивает каждый час. И еще мне кажется, что он уже привык убивать. Вот во что превратился Николай. Во что его превратили. Что там мои проблемы по сравнению с тем, с чем он сталкивается каждый день!