Мне некогда! В поисках свободного времени в эпоху всеобщего цейтнота

Я помню, как однажды вечером, когда была еще маленькой, смотрела из окна на пылающий закат над вечнозеленым лесом около нашего дома и внезапно подумала, что если бы я была где-нибудь в другом, более хорошем месте, то могла бы стать счастливее. Это было неосознанно, но, оглядываясь на свою жизнь, я понимаю, что эта мысль постоянно крутится в моей голове, как заезженная пластинка, песню с которой я все время вспоминала во время медитации.

Когда мне было тридцать четыре года, я несколько месяцев беспомощно смотрела, как моя младшая сестра умирает от рака{469}. И это был первый раз в моей жизни, когда я видела, насколько бесценна каждая минута. У нее оставалось так мало времени. И если ей было суждено пройти этот путь, то я хотела быть рядом с ней, чтобы она не шла по нему в одиночку. В такой ситуации каждый маленький жест, каждый момент, проведенный в молчании, превращаются в непередаваемый дар свыше. Каждая деталь становилась болезненно отчетливой: ярко-красное содержимое капельницы растворяется в ее венах, мы смеемся, как нашалившие маленькие девочки, когда я причесываю ее густые волнистые светлые волосы и на расческе остается целый клок, вечером в палате мягко угасает свет – наступает закат. Лишь одна слезинка из уголка глаза катится по ее щеке, когда становится понятно, что жизнь уходит вместе с этим днем.

Греки называли такое время кайрос. Они говорили, что, когда мы живем по часам, наше время – это

хронос. Оно бежит, идет, ползет или летит. Это жизнь, которую Томас Элиот[64] измерял в кофейных ложках, а Джон Робинсон обнаружил в ней тридцать часов свободного времени в неделю, основываясь на своих записях. Но кайрос – это «подходящий момент», вечное «сейчас», и это время нельзя выразить цифрами: оно измеряется только тем, что может вобрать в себя. В тот день, когда я собиралась писать эту главу, я попала в объятия хроноса

, торопясь с утренней встречи с учителем, о которой вспомнила в последний момент, в автосервис, чтобы забрать машину Тома. Сушильный аппарат для белья сломался, поэтому влажная одежда была развешана по всему дому. Мой сын забыл взять в школу работу по геометрии. А еще мне надо было спрятать клавиатуру к компьютеру, чтобы Тесса не сидела с утра до ночи за просмотром ее любимого сайта о кинозвездах. Не зная, что писать, я ушла гулять. В парке недалеко от дома я увидела маленькую девочку с ярко-розовой бумажной короной на голове, она весело болтала с подружками. Одна из них спросила у нее, который час. Девочка, радостная от прогулки с подругами после школы в прекрасный солнечный день, засмеялась: «200 часов!»

Когда моей сестры не стало, я пообещала себе, что ради нее проживу остаток дней с благодарностью за каждый момент, каким бы незаметным он ни был, как если бы всегда было 200 часов, зная, что в один прекрасный день меня тоже не станет. Я даже начала носить ее часы каждый день, чтобы напоминать себе об этом. И делаю это до сих пор.

Но вскоре я забыла.

Я сижу на одном из жестких деревянных стульев в комнате для медитации. Тара Брач снова говорит: «Иногда кажется, что мы стремимся на полном ходу пересечь финишную прямую своей жизни, едва касаясь поверхности и никогда не вникая в саму ее суть, как будто жизнь – это еще одна задача, которую мы должны решить, а не дар свыше, с которым мы должны жить. Но вы можете повернуться лицом к жизни, и первым делом вам нужно дышать».

Однажды вечером, когда дети были еще маленькими, я пропалывала сорняки на дорожке из гравия, а малыши радостно прыгали на батуте. «Мама, иди прыгать вместе с нами», – звали меня они. «Одну минуту, – повторяла я, – дайте мне закончить с прополкой». Это было в то время, когда я постоянно задавала себе вопрос: «А что мне еще нужно сделать, прежде чем я почувствую себя хорошо?» Я тогда постоянно придумывала себе дела, и они бесконечно копились в моей голове. В тот вечер я испытывала знакомое чувство возрастающей паники. Я считала, что должна закончить как минимум одно дело из своего вечного списка – прополку сорняков. Погруженная в эти мысли, я не заметила, как стемнело. Не услышала, как дети ушли домой. Когда я снова посмотрела вверх, небо уже было темным, сад по-прежнему в сорняках, а я – одна. Я очень часто возвращаюсь к этому грустному воспоминанию.

В одно дождливое воскресенье я вместе с детьми варила суп. На кухне царил беспорядок. Я решила начать с раковины, забитой грязной посудой и очистками овощей. Тесса сидела у окна в гостиной и смотрела на дождь.

– Мама, давай обедать, – сказала она.

– Но я сейчас мою посуду.

– Мама, давай отдохнем вместе.

– Подожди минутку, дай сначала закончить с посудой.

– Мам, иди сюда!

В третий раз ее слова меня задели. Просто остановись, подумала я. Остановись сейчас же. Я вдохнула. Сейчас, подумала я, я могу чувствовать себя хорошо прямо сейчас. Здесь, думала я. Здесь – это самое лучшее место, чтобы быть счастливой. Я помню. Я помню, что жизнь коротка и что это удивительно прекрасный день.