Мне скучно без Довлатова

Командировку выписали утром,билет на понедельник. Значит, нынчегуляй от пуза. Плюнем на дела.Не ранее восьмого часа я заехалк Зисканду. Огромная овчаркапо прозвищу Руслан — добрейший зверь —толкнула меня грудью в коридоре,едва не сбила с ног. Пардон, Руслан.Добрейший зверь, умерь свои порывы.Четыре кошки вышли за Русланом.Одна из них нубийская, онародоначальница в Москве нубийских кошек,ей сорок лет, и все еще жива.На то она нубийская. А Зисканд

был рад визиту моему. Он, Зисканд,умнейший человек, громадный тип.Лет семьдесят, к тому же переводчикпоэзии и прозы и чего угодно, ипоэт отменный, книг не издававший.А жизнь сложилась странно, он дружилс Багрицким, Маяковским, Мандельштамом,переводил стихи, потом сидел,сидел и воевал… Полковник,комендант Софии, какие-то трофейные делас валютой, драгоценностями… Он снована десяток лет садится, выходитснова подбирать катрены, терцины,триолеты и октавы для «Ила» и «Гослита».

И еще он был женат на девочке Агафье,на сорок ровно старше был ее.И, я клянусь, из мне известных браковЗиновий Зисканд и его Агафьясоставили весьма счастливый брак.Что было главное в Зиновии? Не знаю.Но жизнь хотел бы я прожить, как он,не в лагерях и не в Багрицком дело,не в орденах, не в переводах даже…И вот я за столом. И, Боже мой,что происходит — я не понимаю.Гостей четыре человека, пятый я,хозяева уселись на подушки,разложенные на корявых стульях.

Хрен, редька на столе, и Зисканд самих называет почему-то «морер»,а рядом на тарелке смесь корицыс толченым сахаром — Агафья говорит,что это «хоросес», — впервые слышу;оказывается, это символ той глины,что евреи размесили в Египте некогда.Нас семеро, но на столе восьмой до половиныналит стакан. Агафья говорит, что этодля пророка Илии. И дверь открыта,чтобы он зашел. По пятикнижию Зиновийчитает что-то. Спрашивает нас:что означает эта ночь?Зачем сидим мы на подушках?

И почему горчайшие едим на свете травы —редьку, хрен, чеснок?Хотите верьте, а хотите — нет:дверь распахнулась — и вошел Илья,и сел за свой стаканчик. Помолчали.А радостный Зиновий Зисканд вдруг,откинув скобку пегой волосни, сказал:«Итак, друзья, в Ершалаиме в годугрядущем!» Я стакан допил до дна,Еще налил и выпил. Нынче сейдер!А я еврей. Не знал совсем об этом.Но ничего — я все-таки еврей и потому:На следующий год в Ершалаиме!

А. Штейнберг. Москва. 1984. Фото А. Кривомазова.