Мне всегда везет! Мемуары счастливой женщины

Но этого не случилось. Как-то все откладывалось. Да я и не надеялась на такое чудо. А в 1970-м Елены Сергеевны не стало.

Таганка

А еще — у нашего поколения была Таганка. Театр на Таганке. Чтобы туда попасть, люди ночами стояли в очереди, устраивали переклички… Мне повезло: у меня была подруга Галя Антонова — с который мы познакомились на одной из олимпиад по русской литературе, — оказавшаяся настоящей и верной поклонницей Таганки. Она-то и добывала билеты.

Мне удалось по несколько раз посмотреть «Добрый человек из Сезуана» Брехта, «Антимиры» Вознесенского, «Послушайте», по стихам Маяковского, «Десять дней, которые потрясли мир» (пьеса о революции, созданная по мотивам книги американского журналиста Джона Рида) — запомнилось, что перед этим спектаклем билеты у нас проверяли не просто вахтеры: актеры в одежде революционных матросов накалывали часть каждого билета на штык — о как!

Огромной силы была постановка «Жизни Галилея» Брехта.

Самое сильное впечатление — «Гамлет».

В роли Гамлета в фильме Козинцева (1964) блестяще выступил Смоктуновский, прославившийся сразу, как вышел фильм на экраны.

«Гамлета» у нас знали все. Как сейчас бы сказали, это был культовый фильм.

Но и спектакль на Таганке стал культовым. Гамлетом был Высоцкий. И играл он сильно. Высоцкого знала и любила вся страна. В старших классах, благодаря магнитофонным записям, мы пели вслед за ним «Страшно — аж жуть» — передавали друг другу записи… Он был кумиром.

…В «Гамлете» он выходил на сцену в черном свитере с открытой шеей и в черных джинсах. С гитарой. Казалось, сейчас зазвучит его песня. Но в полной тишине раздавались стихи Пастернака из все еще запрещенного «Доктора Живаго» — «Гамлет». Высоцкий говорил:

Гул затих. Я вышел на подмостки.Прислонясь к дверному косяку…(…)…Но продуман распорядок действий,И неотвратим конец пути.

Я один, все тонет в фарисействе.Жизнь прожить — не поле перейти.

Стихи он произносил так, что они запомнились с первого раза. О себе, обо всех нас: «Я один, все тонет в фарисействе…»

А потом начинался Шекспир…

«Гамлета» на Таганке мне удалось посмотреть два раза. И первый раз — премьерное представление в ноябре 1971 года.

…Таганка дарила дух свободы. Свобода — бесстрашна. И многие из нас не знали страха. Может быть, по наивности.

Самиздат

И раз уж речь зашла о бесстрашии…

У нас в институте вовсю продавали самиздатовские книги. Это были перепечатанные на машинке (иной раз почти слепые экземпляры), переплетенные или просто в виде пачки бумаги в картонной папке (от этого сильно менялась цена).

Ребята, которые занимались продажей, таким образом зарабатывали. Это действительно труд: перепечатать (а пишущая машинка могла сделать от силы семь экземпляров, если не на папиросной бумаге), переплести. Но и стоило это немало.

Первое, что я купила, — сборничек «Огненный столп» Гумилева. Дорого. Но самодельная книга эта подарила мне счастье знакомства c поэтом, который стал одним из самых моих любимых. «Память», «Слоненок», «Шестое чувство» — это я прочитала впервые на первом курсе, в рукодельной книжечке.

За Гумилевым последовала Цветаева, потом — Мандельштам.

То, что не получалось купить, можно было взять почитать на вечер.

Интересно — я не знала, то есть — не имела понятия, что за чтение запрещенной литературы существует уголовная статья. Мне и в голову не приходило бояться. И вот я ехала домой на метро и открыто читала запрещенные книги, не подозревая об опасности. Очень хорошо помню, как в совершенно открытом виде носила толстенный сборник произведений Абрама Терца (псевдоним осужденного у нас А. Синявского), изданный в Париже. Не по смелости — по глупости.

В метро же читала потому, что если книгу дают на один вечер, надо успеть ее прочитать. Зачем же попусту тратить время?

Притча о зерне

В институте самым большим моим удовольствием — даже счастьем — оказался курс старославянского языка. Собственно, этот курс и был тем, к чему я стремилась, когда мечтала заниматься славистикой.

Так все четко и логично выстраивалось, оказывается. Процессы разделения славянских языков оказались изученными, доказанными, как математические уравнения. И было еще нечто. Мы делали разбор текстов, отдельных слов, чтобы видеть, как менялся язык со временем. А откуда брались эти примеры и тексты? Естественно, из Евангелий того или иного времени. Ведь Евангелия переписывались монахами в монастырях. И вот повторяющаяся ошибка при переписке означала, что в каком-то языке сложилась определенная устойчивая тенденция…

Евангельские тексты…

От первой же прочитанной притчи о зерне у меня сердце зашлось. Я трепетала от силы этих слов и не могла даже себе объяснить причину этого трепета.

…В сборнике упражнений по старославянскому языку одна Евангельская притча шла за другой…

Невыразимое счастье — сродни счастью первой любви.

Шестидесятые