Мне всегда везет! Мемуары счастливой женщины

Мы заходим домой, он переодевается, и мы идем искать бабушкин дом. Папа находит его быстро. Домик совсем маленький, как сама старушка. И забор старый, весь наклонился. Скоро упадет.

Бабушка выходит на крылечко, радуясь, что папа сдержал слово.

— Вот спасибо тебе, мил человек! Пусть твоей дочке такие люди в жизни попадаются, как ты сам.

Она ведет папу в дом, а мне говорит:

— Иди, деточка, в сад, там у меня малины — видимо-невидимо. Пойди, поешь. Некому малину мою есть. Сидит сыночек. А ты пойди, поешь…

Я иду в ее садик и вижу: вдоль забора сплошь заросли колючие, а на них — настоящая огромная ягода-малина. Ее и правда так много, что красного цвета на кустах больше, чем зеленого. Ягоды заслонили собой листья. Бедная бабушка! У нее такое горе, что нет сил малину собрать! У нас бы тут же собрали и принялись варенье варить.

Я подхожу к этому великолепию, не веря себе. Никогда не видела, чтобы малины было столько! И — мне разрешено ее есть, прямо с куста! Я пробую — ах, какая душистая! И сама падает в руки, как только дотронешься до нее. Одна за одной, одна за одной… Я ем малину, но мне почему-то ужасно стыдно. Получается — я наслаждаюсь тут из-за чужого горя. Бабушка может сына лишиться, а я… Еще одна крупная ягода падает мне в ладонь, и я вижу, что внутри нее извивается большой белый червяк.

Я очень боюсь некоторых насекомых. Ночных мотыльков, ос и вот теперь — белых малинных червяков.

Я отбрасываю от себя ягоду, отчетливо понимая, что червяк попал мне в ладонь не случайно. Это понадобилось, чтобы я прекратила обжорство и вела себя достойно.

Острое чувство стыда пронзает меня. Я иду в дом, сгорая от стыда.

— Что? Так быстро налакомилась? — участливо спрашивает бабушка.

— Да, спасибо, — шепчу я.

Папа что-то скучное объясняет бабушке. Потом мы уходим.

— Ты ей правда поможешь? — спрашиваю я папу.

— Помогу, — отвечает он. — Там нетрудно помочь. Махинаторы…

— Они ему специально подстроили? — догадываюсь я.

— Очень похоже на то, — отвечает папа.

Некоторое время идем молча. Потом папа говорит:

— Видела мать? Запомни! Ей памятник надо поставить. Мужа на войне потеряла, сына одна вырастила. И им все мало. Они последнее отнять хотят.

Мне делается еще стыднее. Я тоже имею отношения к «тем», которые извлекают пользу из чужого горя. Накинулась на малину…

Я стараюсь поскорее забыть про червяка в ягоде…

Иногда это получается, а иногда позор мой снова всплывает в памяти. Однажды я спрашиваю папу:

— Как там сын той бабушки? Отпустили его?

— Отпустили, — отвечает папа и улыбается.

— Ты помог?

— Немножко и я помог…

Но надо же! Беда миновала, а стыд мой все-таки остался.

До сих пор о нем помню.

Мы едем на дело

— Пап, а ты когда-нибудь возьмешь меня с собой — на преступление посмотреть?

— Обязательно возьму.

Папе я верю. Он никогда не запрещает, не обманывает, выполняет все обещания.

Я вот недавно поделилась с папой мечтой. Ну, что я, когда вырасту, буду в общем-то мужчиной. А то без мужчины в доме нельзя. Я предлагала всем трем тетям по очереди решить эту проблему самым простым способом: выйти за кого-нибудь замуж. Ну, пусть не сразу всем, но хоть одна-то вполне может собой пожертвовать ради семейных интересов. Я знаю, о чем говорю: их с удовольствием взяли бы в жены. Я даже один раз подслушала, как они о ком-то говорили, что вот, мол, посватался. А потом одна из них — не разобрала, кто именно, засмеялась и сказала:

— Очень мне надо на старости лет жизнь свою менять.

Я поняла, что не будет нам в доме мужчины. Один выход: я подрастаю.

Вот я и делюсь с папой мечтой: вырасту, буду ходить в брюках, руки у меня будут золотые. А еще — я обязательно буду курить. Все мужчины вокруг курят. Папа курит. На фронте начал. И теперь курит «Беломорканал» — такие папиросы с картой на коробочке. Так что и я буду.

Папа внимательно слушает.

Фантазия моя разыгрывается. Я долго рассказываю о себе в будущем. А потом прихожу к выводу: тренироваться надо начать прямо сейчас.

— Дай закурить! — требую я у папы по-свойски, как подобает мужчине.

— На! — соглашается папа, протягивая мне пачку «Беломора».

Вот это дело!

Я достаю папиросу, дую в нее, бумажный кончик сжимаю, точно так, как это делает папа.

— Огоньку? — спрашивает он участливо.

Я солидно киваю.

Папа зажигает спичку и подносит к моей папиросе.

Я втягиваю воздух. Папироса разгорается. Дымок идет. Я хитрая. Я не вдыхаю папиросный дым, только в рот набираю. Довольно противно во рту от этого дыма.

— Ну? — побуждает папа. — Давай! Затягивайся. Ты же курить хочешь — кури.

Мне приходится держать марку. Затянувшись, я долго кашляю. Вкус горькой гари весь день преследует меня. Гадость!

Больше я не курила. Но если что — пожалуйста. Папа говорит, что я свободна делать свой выбор.

Курить не буду, ну его. А вот посмотреть, как расследуются страшные ужасные дела, обязательно надо.

Главное — преступления дождаться.

И все никак. Ну — нет таких преступлений, чтоб жуткие, кошмарные, леденящие душу… Ничего особенного не происходит…

Так говорит папа. Я ему верю. Он меня обязательно возьмет на что-нибудь такое, как в его книге про криминалистику.