Мне жаль, но это инстинкт. Как животная природа управляет нами и что с этим делать

Наша потребность в принадлежности также побуждает нас создавать союзы. Естественная склонность нашего мозга к социальной категоризации людей была тщательно изучена в 1970-х годах социальным психологом Анри Тайфелем и его коллегами. Тайфел обнаружил, что для создания сильного и предвзятого разделения между двумя группами требуются лишь смутные тривиальные критерии, которые он назвал парадигмой минимальной группы.

Например, мы могли бы разделить группу из 20 человек на группы А и В подбросив монетку. Если мы всего секунду спустя случайным образом выберем трёх человек из группы В и переведём их в группу А, первоначальные члены группы А оценят их менее положительно.

Невероятно, но мозг сразу создаёт дихотомию «мы/они», «хорошо/плохо» основываясь всего лишь на подброшенной монетке.

И хотя следующие слова могут показаться странными, тот факт, что наш разум может цепляться за произвольные признаки для установления принадлежности, на самом деле весьма обнадеживает!

Если честно, я сознательно использовала эту самую схему для собственной выгоды по крайней мере однажды. Через несколько лет после моего первого футбольного опыта в Клемсоне, я собирала средства на благотворительный велопробег в поддержку Фонда исследований диабета у детей. Был прекрасный осенний день, и, хотя мне всё ещё не хватало примерно 3000 долларов до моей цели, я не могла заставить себя и дальше стучаться в виртуальные двери, отправлять электронные письма и проводить кампанию по сбору средств. Вместо этого я обратилась за помощью к фанатам Клемсона, которые стали «моими людьми». Около четырёх часов я ходила по машинам на парковке у стадиона, одетая в оранжевую форму Клемсон, и рассказывала своей футбольной семье о миссии по сбору средств. Они открывали мне свои сердца, кошельки да ещё и предлагали пиво. В тот день люди оказывали мне определённый уровень доверия, основанный исключительно на цвете моей одежды и команде, за которую я болела. Я вернулась домой, собрав почти 3000 долларов наличными для моего благотворительного велопробега.

Как нам создать такое же чувство принадлежности и приверженности к бренду как у болельщиков Клемсона? Представьте себе: каждый день приходить на работу, чувствуя связь, тепло, радость и сопричастность, которые обычно испытывают болельщики перед матчем любимой команды? Как нам добиться такой же лояльности и доверия к бизнесу, общественным организациям и внутри наших семей?

Сначала мы должны понять силу инстинкта принадлежности и его границы – а также то, как он иногда противоречит нашему инстинкту выживания, – и затем найти способы использовать этот инстинкт для своей выгоды, создавая союзы взаимопомощи

.

Представьте себе работу в исследовательской группе, где руководители постоянно сравнивают качество работы сотрудников и подталкивают их работать лучше, быстрее, больше. Без чувства принадлежности к коллективу мозг начнёт относиться к коллегам как к «чужим» – посторонним людям, которым нельзя доверять. Все члены команды по умолчанию будут соревноваться друг с другом, даже в ущерб компании, просто чтобы выжить на рабочем месте.

Ключом к противодействию этой инстинктивной реакции является создание племени – союза в рамках безопасного сообщества. Именно это произошло с моей лабораторной группой в аспирантуре.

Советы по объединению

В 2009 году я начала работать в лаборатории доктора Стива Шуча в Университете Мемфиса. Стив выглядел и вёл себя как Чувак из всем известного фильма «Большой Лебовски». Бросив среднюю школу, он стал водителем грузовика, а потом – уважаемым учёным и исследователем, который на момент нашего знакомства руководил одной из самых известных физиологических лабораторий в стране. Стив был гением. Работать с ним было моей мечтой.

Полгода я жила в Мемфисе и работала в лаборатории Стива; остальные шесть месяцев я жила в Арчболде на биологической исследовательской станции в южной части Флориды вместе с примерно 15 20-летними студентами со всей страны, приехавшими поработать в этой уникальной среде. Нашей исследовательской площадкой стало поместье площадью в 2000 гектаров. Моя работа, по сути, заключалась в следующем: я бродила по окрестностям пешком и каталась на квадроцикле в поисках Aphelocoma coerulescens, или флоридских кустарниковых соек, исчезающего вида птиц. Каждый день мне казалось, что я на съёмочной площадке «Парка Юрского периода». Пейзаж был ошеломляющим; работа была изнурительной.

Когда я впервые присоединилась к лаборатории Стива, я была аспирантом-новичком. Это означало, что я стала новым конкурентом за внимание, гранты и, самое главное, птиц. Когда вы исследуете исчезающий вид, вы пытаетесь получить все возможные данные. Единственным плюсом ограниченного количества птиц было то, что мы знали каждую птицу в популяции как отдельную особь. У каждой было уникальное «имя», обозначенное лёгкими цветастыми лентами, которые мы надевали им на ноги, как браслеты.