Многие знания — многие печали. Вне времени, вне игры

Нет худа без добра – народ читал книги. Хотя и с ними все было непросто. Захотел прочесть, к примеру, «Золотого теленка» – пожалуйста, в библиотеку, а там, натурально, очередь. Запишут во второй десяток – к концу пятьдесят седьмого года, может, подойдет. Детективов они при социализме практически не печатали. Появился очень смелый журнал «Юность», который все хвалили и передавали из рук в руки, и там, представьте, опубликовали с продолжением «Дело пестрых». И у кого роман (в четырех зачитанных журналах) имелся, считался богачом. А все остальное, что печаталось, – туфта (как они выражались) была страшная. Сплошные агитки про социализм и страшилки о том, как ужасно живется при капитализме. Так и хотелось на каком-нибудь комсомольском собрании встать и сказать: «Ребя, о чем вы тут гутарите! На пенсию вы пойдете (кто доживет) при проклятом капитализме, вас на московских улицах «Роллс-Ройсы» давить будут!» Но, конечно, после такого заявления (даже в кругу проверенных друзей) прямой путь ему был на лесоповал или в дурку, поэтому приходилось предусмотрительно молчать.

Из-за скуки он пристрастился читать. На русскую классику очередей в библиотеке не было. Подразумевалось, что все прочитали ее в школе. А он, когда был в двадцать первом веке, на нее не нажимал. Теперь попробовал – понравилось. «Герой нашего времени», «Война и мир», «Отцы и дети». Что за характеры! Что за люди! Прямо подражать им хотелось.

Да и современные вещи тоже оказались сильными. «Как закалялась сталь», к примеру. Или «Повесть о настоящем человеке». И ведь про реального мужика история, нашего современника – после войны всего одиннадцать лет прошло.

В кино тоже появлялись занятные вещи. На базу сборной приезжала передвижка, показывали фильмы, которые все называли «трофейными». Он долго не мог понять, почему трофейные, если ленты американские, а с Америкой СССР не воевал, а, наоборот, был во время Великой Отечественной ее союзником. Однажды Сырцов втихаря, чтоб никто не слышал, боясь снова попасть впросак, спросил о трофейном кино у Козьмы. Тот оказался парнем подкованным, а если сравнивать с уровнем игроков ХХI века, и вовсе эрудированным. Пояснил: фильмы американские, но наши их захватили у немцев, потому – трофеи. Эдику хотелось спросить, а как насчет авторского права, интеллектуальной собственности и прочего, но он понял, что лучше не умничать – наверное, даже для начитанного Иванова эти понятия покамест пустой звук.

Появились (из разговоров ребят стало понятно, что раньше, при Сталине, их вовсе не было) советские приключенческие фильмы: то же «Дело пестрых», например. И «Тайна двух океанов». С кино, кстати, был связан один случай, когда Сырцов-Стрельцов опять чуть не засыпался. На базу по второму разу по просьбе команды привезли «Карнавальную ночь». Все собрались идти, а он решил манкировать. Когда к нему пристали, почему, он возьми да брякни: «Вас еще этой комедией затрахают. Каждый Новый год по ящику показывать будут».

Странная тишина повисла в комнате (а он, дурак, брякнул при всех в столовой).

– Чего-чего ты сказал? – не понял Лева Яшин. – Какой ящик?

– У нас так в Перове телевизор называют.

Все вокруг одобрительно загудели: «Ну!..Телевизор – ящик! Во дает Стрельцов!.. Молодчага!.. Сказанул!»

– А еще как ты выразился? – вопросил неторопливый защитник Башашкин. – За-тра?..

– Затрахают. Ну, так в пригороде у нас выражаются, – попытался вывернуться он. – Имеется в виду… – И тут он понял, что не знает, каким был в тогдашней речи подходящий эквивалент для употребленного им слова. Говорить впрямую, по-матерному, хоть и гужевались вокруг одни мужики, показалось ему совершенно неприемлемым. Трудно поверить, но футболисты тогда до чрезвычайности редко ругались матом. Даже на поле. Даже в острой ситуации. Разве что заедут кому в кость – вырвется бранное словцо, как крик боли, и все. И вот Эдику в столовке приходилось лихорадочно припоминать подходящий синоним, чтобы им стало понятно: – Задрючат. Ну, забарают.

А на музыке он засыпался еще капитальней. С ней тоже ситуация в пятьдесят шестом была аховая. Никаких радиостанций эфэм-диапазона, разумеется, не существовало. Всюду висели репродукторы или тарелки, которые он раньше видел только в фильмах про войну. Оттуда звучала опера, другая классика и разные партийно-комсомольские гимны, типа: «Сталин и Мао слушают вас». На базе имелся, правда, современный проигрыватель. На нем крутили виниловые пластинки – но проблема состояла в том, что ничего на тех, с позволения сказать, дисках, кроме русского народного и классики, не записывали. Да еще – умереть, не встать! – речи вождей. Поэтому пришлось из Индии везти с собой на родину оригинальные пласты: и Армстронга, и Фицджеральд, и Чака Берри, и даже Пресли. Всю валюту, что дали, он на диски тогда просадил.