Многогранность

Она тянется к ножу, нож грязный, вытирает его как следует, прямо о платье, зеленое - силоновое - новое, поднимает на вытянутой руке, так, чтобы на лезвии свет заиграл. Глубоко вздыхает. Как-то резко успокаивается. Вот теперь поиграем в ее игру, по ее правилам. Она ЭТИХ не создавала - зато в силах прекратить их поганое существование. Всех их разом.

Ну, и кто ее остановит? Уж точно не та, последняя, не та, что трусит, прячется в самом дальнем уголке, старается стать маленькой, незаметной, почти невидимой.

И всего-то надо сделать - одно движение.

Вот так. Приставить нож к тощему животу.

Щекотно. Почти смешно. Почти.

На губах играет легкая улыбка - а потом накатывает темнота.

Кто-то стучит. Там. Сильно стучит, ломится в дом. Этот стук и привел ее малость в себя.

Они там спорят о чем-то между собой, дверь высадить пытаются, а дверь ничего, затрещала, но выдержала. Что они там кричат? Кого зовут? Топот ног - все дальше от двери, за угол, а, ну да - к черному ходу.

Живот. Больно. Очень больно, жжет, как огнем. Слезы текут, никак не останавливаются. Чуть приподнимает голову, смотрит на два растерзанных тела в луже крови под столом. "Мам? Бо?" Пытается отползти - ох, нет, больно очень.

В разбитое окно просунулось лицо, следом - второе. Первый отскочил, вырвало его, второй заорал, стал звать на помощь.

Она всхлипывает, нет, никто уже не поможет, поздно помогать, поздно. "Мама?" Всхлип становится воем, диким, истошным воплем страшного осознания, громче... и обрывается.

Новенькая, маленькая приподнимается неуверенно, с трудом сохраняя равновесие, садится, тянется к неподвижной, мертвой руке, словно в ладушки хочет поиграть, а с ней играть никто не хочет, и она надувает обиженно губы.

Они совсем холодные. Кто-то сделал так, что теперь холодно им.