Многорукий бог далайна

Самоидентификация многоэтапна — это своего рода периоды духовной линьки человека. В детстве она, как правило, формулируется просто: «Я — ребенок, младший член семьи, средоточие мира». Позже возникают иные прочие. «Я — с этой улицы»; «я — представитель этого народа»; «я исповедую эту веру»; «я — последователь этой идеи». Какая-то из линек для каждого из нас становится Последней — новая кожа прирастает окончательно и больше уже не меняется; не всем, увы, дано пройти этот зачастую мучительный процесс до последней стадии, на которой приходит формулировка: «Я — человек» — с её неизбежным приматом общечеловеческих гуманистических ценностей. Многие останавливаются гораздо раньше… При этом нельзя забывать, что самоидентификация всегда подразумевает два отношения к окружающему: приятие и отторжение. «Я с этой улицы — а ты по ней не ходи»… «Я правоверный — а вы неверные»… И потому духовное удовлетворение, даруемое осознанием общности, неизбежно оттеняется — в крайних проявлениях — национализмом, шовинизмом, фундаментализмом. И даже высшее определение, вроде бы подразумевающее всеобщность и отсутствие объектов отторжения, не гарантирует тех же самых проявлений при встрече со внеземным разумом, например, — фантасты писали об этом уже тысячи тысяч раз…

Среди прочих существует и самоидентификация: «Я — творец». Именно к ней и приходит герой логиновского романа. И вместе с нею является вторая идея, вторая тема. Новой ее не назовешь — она также относится к разряду вечных.

Логиновский герой одинок по определению — таковы правила игры; это задано — как прямоугольность далайна. И не подлежит обсуждению, как не подвергаем мы сомнению обязательность для шахматного коня ходить исключительно буквой «Г», а слона — перемещаться только по диагоналям. Логинов признавался мне, что обрек своего Шоорана на одиночество и анонимность (о последней мы еще поговорит) едва ли не случайно — проклятие Ёроол-Гуя он ввел в роман, не преследуя сколько-нибудь глубинных целей, а просто ради оживления и усложнения игры. Субъективно, возможно, так оно и было. Но на самом деле за этим стоит вечная Проблема одиночества творца. Подчеркиваю, речь идет не об исключительности. Просто творчество — процесс глубоко интимный, акт творения в принципе не может быть прилюдным действом. Даже актер, публично демонстрирующий свой талант, по сути-то творит вовсе не на сцене — здесь происходит лишь явление граду и миру готового творения, итога долгого процесса; само же создание образа протекает, насколько я понимаю, за кулисами и в глубине ума и души. Потому вполне естественно, что, как писала петербуржская поэтесса Галина Усова,

…одиночество — расплатаза узкий луч своей тропы:

Поэты ходят по канату,А он — не выдержит толпы.

Однако, наряду с неизбежным одиночеством, Логинов наградил своего Шоорана еще и анонимностью — а вот она-то противоестественна и нестерпима для всякого творца. Создатель любого произведения, автор открытия, изобретатель — для каждого из них имя было, есть и будет «слаще меда и вина». Рукопись можно не только продать, но и подарить. А вот отказаться от имени… Даже до конца дней скрывавшийся загадочный Бруно Травен, о подлинном имени которого спорят по сей день, мог, не нарушая инкогнито, упиваться успехом своих книг.

И потому совсем не удивительно, что илбэч Логинова — личность с порушенной психикой. Проклятие Ёроол-Гуя достигает цели, разрушая душу творца.

Именно потому — и это третий из основополагающих тезисов романа — творец не может обрести нравственного ориентира. Безусловно, добро и зло — понятия относительные; в разных обществах, развивавшихся в несхожих условиях, они могут порой оказаться полярно противоположными. И даже в пределах одного общества с едиными культурными традициями и духовными ценностями добро и зло в чистом виде абстрактны, монополь Дирака или лесковский «один конец палки». Недаром же говорил Гете о вечной силе, «которая, стремясь ко злу, свершает благо», а другой поэт полутора веками позже утверждал:

Стремясь к добру, вершим мы вечно зло.А если нет — нам просто повезло.

Впрочем, стремление ко злу — абстракция, условность, литературный прием. На самом деле в человеческой истории никто и никогда ко злу, насколько я могу себе представить, сознательно не стремился. Самые страшные преступления совершались людьми, жаждавшими облагодетельствовать свой клан, народ, человечество… И в полном соответствии с этим каждый из героев и персонажей «Многорукого бога» стремится к добру, каким его понимает, а все конфликты и противоречия являются следствием терминологических расхождений. Оно и неудивительно — вопрос: «Что есть Добро?» столь же извечен и риторичен, как библейское: «Что есть Истина?»