Многослов-2, или Записки офигевшего человека

Чернила дипломатии легко стираются, если они не посыпаны пушечным порохом.

Пьер БУАСТ, французский философ

Слово «дипломатия» пришло к нам из французского языка. Если внимательно в него вчитаться, то становится очевидно: оно происходит не от слов «мат» или «лом», а от слова «диплом», которое пришло к французам из греческого языка. У них, у греков, «diploma» означает документ, сложенный вдвое. Обменялись люди документами, сложенными вдвое, – вот тебе и дипломатический акт случился.

Зачем вообще эта самая дипломатия нужна? Да затем, что государств в мире ужас как много! И у каждого, замечу, свои собственные интересы.

Представим себе невероятное: политиков всего мира судьба земли интересует больше, нежели интересы их собственных стран. Тогда ведь и дипломатия никакая не нужна была бы: если бы не было необходимости защищать интересы собственных государств, люди бы легко могли договориться.

Но такого всеобщего счастья случиться не может: во все времена политик в первую очередь занимается интересами собственной страны. Можно долго спорить о том, хорошо это или плохо, однако нельзя не признать, что это – так. Ведь не только политики, но мы все воспитаны с пониманием того, что Родина – это наша страна, а мир – он ведь нам не Родина, поэтому он ничей.

Если вдруг начать говорить языком совсем непарламентским, то можно будут сказать так: дипломатия – это стремление обмануть другое государство таким образом, чтобы, с одной стороны, были соблюдены все приличия, а с другой – чтобы твоему государству было хорошо.

Дипломат видит мир как бы через призму интересов собственного государства – работа у него, у дипломата, такая. А главный из этих интересов – сохранение суверенитета, то есть независимости и самостоятельности.

Само слово «суверенитет» ввел в обиход французский юрист и философ Жан Боден. Случилось это лишь в XVI веке, а до этого, замечу, – то есть большую часть своей истории – люди как-то прекрасно обходились безо всякого суверенитета. Поначалу слово это вообще не имело никакого политического смысла, а означало лишь абсолютную власть сюзерена. (Напомню: сюзерен – это такой феодал, который властвовал над вассалами.) Однако постепенно все как-то прониклись мыслью, что нет в жизни страны ничего более важного, чем ее суверенитет.

Двадцать веков – только в новое время – бились дипломаты всех государств за суверенитет своих стран, чтобы в начале XXI века случился экономический кризис, который доказал, что, по сути, никакой независимости нет ни у одного, даже очень сильно развитого государства.

Нет, если для лозунгов, для конституций, для всевозможных выступлений политиков – тогда, конечно, суверенитета навалом. Но если мы договоримся, что независимость – понятие в первую очередь экономическое, тогда возникает много вопросов по поводу экономической независимости в начале XXI века.

Можно сколь угодно орать о независимости на площадях (на площадях крики о суверенитете звучат особенно красиво и значимо), но если тебе нечем прокормить своих граждан, все эти крики – не более чем попытка перекричать воробьев. А что показал экономический кризис? В одном, отдельно взятом государстве рухнул один, отдельно взятый ипотечный банк, и затрясло всю экономическую систему мира. Так вы о каком суверенитете говорите, господа?

Однако причины экономического кризиса до сих пор отчетливо не известны никому. Но кризис показал: экономики всего мира связаны столь прочно, что понятие «экономический суверенитет» весьма и весьма относительно.

Впрочем, продолжим о дипломатии. Владимир Иванович Даль определял дипломатию как «науку о взаимных сношениях государей и государств вообще». Уинстон Черчилль писал о профессии дипломата несколько по-другому: дипломат, считал Черчилль, это человек, который дважды подумает, прежде чем ничего не сказать.

Дипломаты собираются, разговаривают примерно так, как писал великий англичанин, а потом уже политики подписывают дипломы, то есть договоры. Так вот история и движется.