Множественные ушибы

Матильда оглянулась на дом.

– И вы не передумаете?

– Нет. Извините.

Она помолчала.

– Куда вы отправитесь? В Англию?

Я кивнул. Только сейчас до меня стало доходить, в какой я оказался ситуации. Матильда заправила за ухо мокрую прядь.

– А вернетесь?

Я был удивлен и тронут ее вопросом.

– Не знаю. – Я был бы рад пообещать, что вернусь, но решение зависело не от меня.

– Останьтесь хотя бы до утра.

– Не уверен, что это хорошая идея.

– Отец успокоится. И машину на дороге вам так поздно не поймать.

С этим я не мог не согласиться. Если уйти сейчас, то придется топать всю ночь пешком или торчать до утра за воротами.

– Не хочу послужить причиной новых неприятностей.

– Никаких неприятностей не возникнет. Но перед тем, как вы уйдете, мне надо с вами поговорить.

– О чем?

– Не сейчас. – Матильда стояла рядом со мной; ее серые глаза казались огромными. – Можно, я попозже приду на чердак? После полуночи?

– Конечно, приходите.

Она слегка коснулась ладонью моей груди.

– Спасибо.

Я смотрел, как Матильда торопливо шла к дому и скрылась внутри. И остался один в тишине после только что закончившегося дождя. Ветер, поворачивая, скрипел старым флюгером на крыше конюшни и приносил шелест листьев далеких деревьев. Облака скользили по еще не окончательно потемневшему небу, то заслоняя, то открывая восходящую луну. Мои мысли были в полном смятении, пока я шагал через залитый водой двор. Минуту назад все было ясно, а теперь я не знал, как поступить.

Внезапно нахлынула волна сомнения, ноги ослабели. Что я творю? Жадно глотая воздух, я прислонился к стене амбара и только тут вспомнил, что забыл свою трость в кухне. На мгновение меня охватила паника, но я сказал себе, что не пойду за ней, и, приняв решение, успокоился. Глубоко вздохнул, распрямился и полез на чердак собирать вещи.

Лондон

Когда я добрался до Доклендса, уже стемнело. Бары и рестораны закрылись, и ничто не нарушало тишины, кроме эха моих шагов.

Я достиг такого состояния, когда стало казаться, будто я абсолютно трезв. По словам Джеза, гимнастический зал находился рядом с намеченной для реконструкции набережной, но, побродив наугад, я добился одного – окончательно заблудился. Район представлял собой путаницу из неосвещенных домов, перестроенных старых портовых зданий и подвергшихся сомнительному обновлению бесхозных складских помещений.

Я начал понимать, какую совершаю глупость. Даже если мне удастся отыскать Жюля, что я смогу с ним сделать? Порыв отомстить показался жалким – всего лишь попытка закрыть глаза на собственную вину. Пока я вышагивал по пустым улицам, в голове, словно закольцованная магнитофонная лента, продолжали звучать суровые слова Жасмин: «Бросил ее, когда она больше всего в тебе нуждалась! Хлоя хотела упростить тебе жизнь, а ты обрадовался». Неужели я так поступил? От мысли, что ребенок мог быть моим, ныло под ложечкой. Стараясь докопаться до истины, я снова и снова анализировал то, что сказала мне Хлоя. Не получалось. Но чем больше я старался убедить себя, что Жасмин заговорила о ребенке, желая уколоть меня, тем яснее понимал, что винить надо не одного Жюля.

От выпитого заболела голова, задергало в висках. Я выбивался из сил, мучился угрызениями совести, был сам себе противен. Хотел вернуться домой, но не знал, как туда добраться. Все улицы казались одинаковыми: темные тоннели из кирпича, хрома и стекла, которые чаще всего заводили в тупик, в конце которого плескалась темная вода и стояли суденышки.

Повернув за угол, я увидел льющийся из открытой двери пакгауза свет. На противоположной стороне улицы стояла машина. Я ускорил шаг, надеясь, что найду кого-нибудь, кто объяснит, куда я попал. Только бы выбраться из этой прибрежной части Доклендса. Кроме пакгауза со светом внутри все остальные здания в округе выглядели заброшенными. Участок огороженной, пустующей земли, убогая набережная и поблескивающая темная вода – все, что я мог рассмотреть. А затем заметил объявление застройщика на стене и скелетообразные тренажеры в окне первого этажа. Я пошел медленнее, еще не веря своей догадке, и тут из двери вышел человек и направился через дорогу к автомобилю.

По тихой улочке разнесся электронный вскрик открываемого замка. Я остановился, наблюдая, как мужчина обошел машину и поднял крышку багажника. На несколько секунд она заслонила его, затем крышка захлопнулась, и он снова оказался на виду – теперь он двигался к водительскому месту. Я замер в двадцати футах, когда Жюля осветил неяркий свет в салоне. Моя решимость свершить возмездие исчезла, и я смотрел, как он безвольно склонился на руль. В нем не осталось ничего заносчивого и высокомерного. Глаза ввалились, на небритом лице выражение измученного, потерпевшего поражение человека.