Множество книг, или Библиотека (Мириобиблион)

Более того, этот список заставляет усомниться в правильности утверждения авторов труда «Греческая философия», что «из 280 глав любопытного памятника эрудиции, каковым является Библиотека Фотия, только три главы посвящены философии: codices 214 и 251, трактующие о Гиерокле-неоплатонике, и codex 212, где речь идет о скептике Энесидеме» [7, C.834].

Как видно из состава «Библиотеки», Фотия интересовали сочинения полемического и проблемного характера. В отношении к противопоставлению «платонизма» «аристотелизму», он придерживался мнения, что, например, по главному антропологическому вопросу о природе души Платон и Аристотель не спорят друг с другом, но оба они черпают свое знание из пифагорейской традиции. Учение о бессмертной природе души казалось во времена Фотия некой «нейтральной территорией» в полемике между неоплатонизмом и христианством. И сочинения поздних неоплатоников можно было использовать и в апологетических целях. Это был своего рода метод византинизма, когда христианское учение не смешивалось с догмами какого-то определенного эллинистического направления или школы, но избирательно и трезвомысленно пользовалось элементами здравого смысла, добытого «естественным разумом».

Например, в кодексе 249 (О Пифагоре

) можно прочитать следующее: «Платон и Аристотель согласно с Пифагором учат, что душа — бессмертна, хотя некоторые, не поняв, что такое «ум» («нус») у Аристотеля, заявляют, что он учил, что душа — смертна» [8].

Эта же идея о единстве Платона и Аристотеля фиксируется Фотием и в другом аннотируемом произведении. Приведем наш перевод фрагмента из 214 кодекса — Гиерокл, О промысле и судьбе (это сочинение утрачено и сохранилось только в реферате Фотия):

«Прочитана книга Гиерокла о провидении и судьбе, и о сочетании нашего свободного выбора с божественным вседержительством. Автор рассматривает этот вопрос по-философски, предполагая, что Олимпиодор — известный своей любовью к мудрости и не новичок в ней — будет достойным судьей этого труда. Этот последний знаменит своим участием в римских посольствах и тем, что покорил власти Рима множество могущественных варварских племен, что принесло ему много почета. Таков был Олимпиодор — тот, кому была отправлена эта рукопись и кому автор в конце первой книги выражает свои соболезнования в связи с кончиной приемного сына — и нет сомнений в том, что при этом не только душа его скорбела, но и лицо выражало печаль.

Этот комментарий к трактату «О провидении» излагает мнение того, кто полагает, что учение Платона не отличается от учения Аристотеля. Автор пытается примирить мнения философов не только в отношении взгляда на провидение, но и касательно учения о бессмертии души, а также учении о небе и мире. По поводу тех, которые полагают, что Аристотель и Платон пребывали в разногласии, автор прикладывает все свои силы к тому, чтобы показать, насколько таковые удалились от их учения, и что они совсем отошли от истины — одни добровольно (из духа противоречия и по глупости), а другие из-за своего невежества и рабства предрассудкам. Он приводит большое число древних авторов вплоть до того момента, когда воссияла мудрость Аммония, которого он называет «учеником Бога». Именно он — говорит Гиерокл — очистил учение древних философов от добавленных в них басен и показал, что по поводу самых важных и существенных догм в мысли Платона и Аристотеля царит согласие.

С великим рвением стремится Гиерокл в своем сочинении достичь этой цели. Он выстраивает свои аргументы в силу того, что он постиг, и усиленно борется с теми, кто выступает против него. Я говорю об эпикурейцах и стоиках и всех тех, кто восхваляют Платона и Аристотеля, но неправильно истолковывают их сочинения. Что касается тех, которые до изнеможения упражняются в искусстве составления гороскопов, они посрамляются Гиероклом, доказывающим, что их мнение о судьбе ошибочно. Та же участь постигает и тех, кто пытается управлять Промыслом о сущем при помощи механических или психических ухищрений. Одним словом, он восстает против всех мнений, которые заставляют людей несведущих думать, что божественное провидение либо вовсе не существует, либо оно бессильно» [9].

Как отмечает современный итальянский исследователь, Микеле Трицио, «некий поиск примирения между христианством и неоплатонизмом был не чужд эрудированным византийским интеллектуалам. И Фотий указывал на то, что прокловский неоплатонизм, особенно после Аммония, уже не несет в себе dissensions philosophorum (cod. 251, 461a31)» [10, C.253].