Моби Дик, или Белый Кит

— Черт бы драл этот напильник и черт бы драл эту кость! Этому надо быть твердым, так поди ты — он мягкий, а ей положено быть мягкой, так она — твердая. Этак вот всегда достается нам, кто пилит старые челюсти и берцовые кости. Попробуем-ка другую. Ага, вот это уже лучше [чихает]. Ф-фу, эта костная пыль [чихает]… да она [чихает]… ей-богу, она [чихает]… да она мне, черт подери, говорить не дает! Вот что получается, когда работаешь по мертвому материалу. Если спилить живое дерево, то пыли не будет; если оттяпать живую кость, тоже [чихает]. Эй ты, старый коптильник, дело за тобой, подавай сюда стержень и скобу с винтом. У меня уже для них все готово. Хорошо еще [чихает], что не надо делать коленный сустав, а то бы, наверно, пришлось поломать голову; нужна одна только берцовая кость, это дело простое, что твоя тычина для хмеля; мне вот только хотелось бы дать хорошую полировку. Эх, времени бы мне, времени побольше, я б ему такую ногу смастерил [чихает], что впору самой модной леди. А всякие замшевые ноги да икры, что выставляют в витринах, эти и вовсе не пошли б ни в какое сравнение. Они воду впитывают, вот что, и уж ясное дело, в них бывают ревматические боли, так что приходится их лечить

[чихает] всякими ваннами и притираниями, в точности как живые ноги. Вот так; а теперь, прежде чем отпиливать, я должен пригласить его старое могольское величество и прикинуть, подходящая ли это длина; коротковато, наверно, будет. Ага, а вот и его шаги; везет нам; вот он идет, или, может, это кто другой?

Ахав[подходит]

[В последующей сцене плотник продолжает время от времени чихать.]

— Ну как, творец человеков?

— В самый раз, сэр. Если капитан позволит, я только отмечу длину. Сейчас сниму мерку, сэр.

— Мерку для ноги, а? Ну что ж. Это уже не в первый раз. Принимайся за дело! Вот так, отметь место пальцем. Недурные это у тебя тиски, плотник; ну-ка, дай я попробую, как они держат. Да, захватывают прочно.

— Э, сэр, поосторожнее: они кость ломают!

— Не бойся, мне нравится прочная хватка. Приятно почувствовать в этом скользком мире крепкое пожатие. А чем это там занимается Прометей⁽³¹²⁾? — кузнец, я хочу сказать, — что он там делает?

— Скобу кует, надо полагать, сэр.

— Верно. Это и есть сотрудничество. Он поставляет тебе мускулы. До чего же яркий красный огонь он там развел!

— А как же, сэр. Для такой тонкой работы ему понадобится белое каление.

— Гм-гм. Наверное, так. Мне думается теперь, что недаром старый грек Прометей, который, говорят, мастерил человеков, был кузнецом и вдыхал в них огонь; ибо что создано в огне, огню же по праву и принадлежит; тут поневоле поверишь в существование ада. Как взлетает копоть! Это, должно быть, остатки, из которых грек наделал африканцев. Плотник, когда он покончит со скобой, вели ему выковать пару стальных ключиц и лопаток; есть у нас на палубе коробейник с непосильной ношей на плечах.

— Как, сэр?

— Помолчи; покуда Прометей не кончил работы, я закажу ему целого человека по своим чертежам. Imprimis⁽³¹³⁾, рост пятьдесят футов от пяток до макушки; потом грудь по образцу Темзинского туннеля; ноги чтобы врастали в землю, как корни, чтобы стоял, не сходил с места; потом руки в три фута толщиной у запястий; сердца не надо вовсе; лоб медный и примерно с четверть акра отличных мозгов; и потом, постой-ка, стану ли я заказывать ему глаза, чтобы он глядел наружу? Нет, но на макушке у него будет особое окно, чтобы освещать все, что внутри. Вот так; получай заказ и уходи.

— [В сторону]. Интересно, а чем это он говорит; и кому он все это говорит, хотелось бы мне знать? Уходить мне или оставаться?

— Никудышная это архитектура — слепой купол; вот, к примеру, хотя бы этот. Нет, нет, мне нужно, чтобы был фонарь.

— Ага, вот оно что, оказывается! Пожалуйста, сэр, здесь их два, а с меня и одного довольно будет.

— Зачем ты суешь мне в лицо этого уловителя воров, человек? Свет в лицо — это еще хуже, чем пистолет в висок.

— Я думал, сэр, что вы обращались к плотнику.

— К плотнику? Мне казалось… но нет, чистая у тебя, плотник, профессия и, я бы сказал, в высшей степени джентльменская; или ты предпочел бы иметь дело с глиной?

— Как, сэр? С глиной, вы говорите? Глина — это грязь, сэр; мы оставим ее землекопам.

— Да ты богохульник! Чего ты все чихаешь!

— Кости довольно пыльные, сэр.

— Что же, учти это, и когда умрешь, не хорони себя под носом у живых.

— Сэр? а! да, да! разумеется; конечно, о господи!

— Послушай-ка, плотник; ведь ты, конечно, считаешь себя настоящим мастером своего дела, верно? Скажи же мне, так ли уж в пользу твоего мастерства будет это, если я, опираясь на вот эту ногу, которую ты сейчас делаешь, буду ощущать тем не менее, кроме нее, на ее же месте другую ногу; мою старую ногу, плотник, которую я потерял; ту, из плоти и крови? Неужели ты не можешь изгнать ветхого Адама?