Модэ

— В свое время, господин мой, в свое время. Если ты и вправду будешь платить мне жалованье, я расскажу тебе удивительные вещи — Чию знал, как ладить с царевичами. Первое правило — не утомлять их долгой беседой. Несчастный меняла не знал этого простого правила, и поплатился. Но если тебя выгнали раз из дворца Джаньго, с лошадиным хомутом на шее, ты навсегда запомнишь как вести себя в присутствии господ. Чию помнил. Про лошадиный хомут он упомянул тут же, чтобы рассмешить Модэ.

«Пожалуй, для начала я научу тебя писать — думал Чию, глядя на царевича — злости и силы в тебе на десяток ванов-драконов. И ум твой, как у битой лисицы — чего стоят эти двенадцать резаков! Хорошая придумка! Образую я тебя, звереныш, будешь ходить у меня на задних лапках. Не видали мои прежние господа этаких зверей. Однако, какая в нем сила! Все вокруг него приходит в движение. Как хорошо, что я нашел его первым».

Модэ не знал про эти его мысли. Он радовался новой своей забаве. Странные были забавы у сына шаньюя.

— Отец присылал гонца, — вдруг сказал он своим батырам. — Желает знать, скоро ли на этих холмах переведутся юэчжи!

— Скоро, господин, — прорычал захмелевший Курганник. — Всех передавим. У них тонкие жилы, у них костяные стрелы. У нас — десять тысяч луков!

— Говорят, юэчжи помогает древний бог, — крикнул Модэ. — Бог этот ездит верхом на туре. Так вот, слушайте все! Изловите мне этого бога, я приторочу его к своему седлу!

— Ха! Га-га-га! — заорали хунну.

— Вот отец порадуется, — усмехнулся Модэ, опрокинув плошку араки.

Темник, когда выпивал, всегда заводил речь про юэчжи. И про отца тоже — обмолвками, мрачными намеками. Тогда братия его не ликовала, а переглядывалась тревожно, только немой Караш улыбался, и становились видны его крупные, заостренные зубы, смоловшие до корня немощный язык.

***

Река была долгая и мутная. Ашпокай узнавал эти места — чуть ниже по течению, берег заметно поднимался, превращаясь в невысокий утес. На утесе собирались зимой куропатки, это Ашпокай знал наверняка: как-то вместе с братьями он проходил по заледеневшей реке, и поднимался на этот занесенный снегом обмылок. Ашпокай помнил, как билась под его заячьей шубкой первая пойманная курочка, и Михра улыбался ему — тогда это была простая, человеческая улыбка, ее не сменил еще оскал солнечной маски.

Было уже за полдень. Мальчишки сбросили с себя свое жалкое тряпье, и осторожно завели лошадей в воду. Сначала долго обмывали конские спины, грязные от степной пыли, а потом уже мылись сами. Только Инисмей залез в воду в одиночку. Чахлый его конек пасся на пригорке, пока Инисмей, грязно ругаясь, шапкой сбивал с себя вшей.

Михра спохватился, и прочел короткую молитву извинение перед Дану — владычицей рек, и волчата, выбежав из воды, растянулись на жесткой траве. Деловитый Атья отдыхал недолго — взяв с собой троих мальчишек, он направился в рощицу, что росла неподалеку — наломать веток на остроги. Наточили рогатки, примотали к остриям лыком — хорошие получились остроги. Атья один среди молодых волков хорошо знал, как ловить рыбу — из бересты он делал лодочку, размером с ладонь, и привязывал ее на тетиву. На лодочке он ставил горящую лучину. Пустишь такую лодочку на тихую воду — она плывет себе и не тонет. Далеко не уплывает — рыбарь держит ее на тонкой жилке тетивы. Вроде бы детская забава, но в ней — большая хитрость рыболова. Глупая рыба видит отблеск лучины и собирается вокруг лодочки гурьбой, а тут уж в ход идут остроги…

Ашпокай дремал, растянувшись на солнышке, словно кот, когда прибежали испуганные мальчишки — на вершине утеса они нашли дурной знак — пугало. «Головой» пугалу служил треснувший бараний череп, поверх шеста было наброшено рваное черное руно, вымазанное навозом. Мухи густой тучей кружились над ним, и в воздухе стоял горячечный гул.

— Это знак дурного колдовства, — сказал Михра, задумчиво. — Модэ так говорит «наша река».

— Зачем она им? — вздохнул Ашпокай. — Хунну и рыбы-то не едят.

— Все верно, — улыбнулся Михра. — Если хунну овладеют этим краем, река уйдет: Дану не потерпит этой гнусности.

Чучело сломали и сожгли. Дым разогнал мух, быстро ушла черная гарь, и стало легче дышать. Молодые волки стояли, улыбаясь друг другу, и этой своей маленькой победе над Модэ.

Был вечер, и рыбари во главе с Атьей ушли со стоянки и поднялись вверх по течению. Вскоре в темноте замаячили огоньки лучин. Ашпокай не мог видеть друзей но он ясно представлял себе застывшие их фигуры — они стояли неподвижно, держа наизготове остроги, вглядываясь в отблески лучин, в темную воду, где толпились и ворочались бестолково рыбины. Кому-то из рыболовов вода доставала до икр, кому-то — до пояса, лодочки с горящими лучинами кружились на воде, волчата напряженно вглядывались в мутную воду…

Всплеск! Ашпокай различил сразу — это Атья ударил. Атья бил быстро, и не промахивался никогда…

— Много огня. Плохо, — вздохнул Ашпокай. — Здесь ведь недавно были хунну.

— Мы все есть хотим, — пожал плечами Михра. — Чем ты велишь завтра волчат кормить?