Читаем Модницы полностью

— Отлично. Ну, давай тогда обсудим некоторые из твоих новых и интересных идей, а остальные ты можешь подать в виде проспекта.

Я едва в состоянии думать, столько идей затопляет мой мозг. «Модница» — аномалия в мире журналов. Обычно издание зависит от постоянного притока новых и интересных идей. Мы обошли эту проблему, полностью уничтожив новое и интересное на наших страницах. Из номера в номер меняются только имена, главная задача наших редакторов — находить самых свежих знаменитостей для наших страниц.

Тот тип, который зачитывает номинации на «Оскар», занимается тем же, только делает это лучше, чем я.

— Хорошо бы исследовать, как на самом деле образуются модные тенденции, — говорю я медленно. Я давно об этом думала, но еще не сформулировала. — Обычно мы подходим к ним сверху, показывая знаменитых актрис в самом модном стиле, но по-моему, стоит зайти с обратной стороны — начать с подростков в магазинах секонд-хэнда, которые и вносят новое, — говорю я и перехожу на краткую лекцию о теории модных тенденций (ранние носители, поздние носители и массовое потребление). Я этого не планировала, и я уверена, что Маргерит все это знакомо, но мне не удержаться. Слишком новое ощущение, когда тебя кто-то слушает.

Четвертая стадия

Гэвин Маршалл — территория чужих конфликтов. Как Бельгия в десятых годах.

— Это просто смешно, — говорит Джейн, размахивая салфеткой перед носом у представительницы Маршалла Аниты Смизерс. — Мы не можем проводить открытие здесь. Здесь слишком мало места. Куда поместятся все знаменитости? Гэвин, вы понимаете, что меня тревожит?

— Карпфингер показывает работы Гэвина. Нужно проводить открытие именно там, не так ли, дорогой? — говорит Анита, беря своего клиента за тонкую белую руку, чтобы продемонстрировать солидарность, хотя и совершенно одностороннюю. Женщина она впечатляющая, широкая в кости и ростом больше шести футов. В пустынном переулке ночью от такой захочется убежать куда подальше.

Хрупкий Гэвин не говорит ничего. Похоже, он вовсе не прочь уставиться в бокал гаспачо и представлять, будто он один за столом. Пару раз я замечала, что Гэвин оглядывается, будто планируя побег. Но пока держится, сидит на месте.

— Почему бы не провести открытие в более престижном месте, например, в музее Гуггенхейма? — говорит Джейн, тыча вилкой в салат. Она больше не пытается скрыть волнение.

Когда мы встретили художника и его представительницу в баре ресторана «Морской гриль», Джейн и Анита сразу невзлюбили друг друга. Меня это не удивило. Слишком они похожи, обе в шелковых шарфах и солнечных очках со сплошной оправой.

— Но это галерейный показ, так что он и должен проходить в галерее. — Анита поощрительно сжимает руку своего клиента. — Ну же, Гэвин, объясни эту простую мысль.

— Мне очень жаль, что за этим столом только я считаю, что вы заслуживаете музея. — Джейн берет Гэвина за другую руку. Сам виноват. Кто его просил класть ложку от супа и открываться для атаки?

Работы Гэвина уже находятся в нескольких музеях по всему миру, но Джейн это неизвестно. Она — как представитель похоронного бюро — знает о клиенте только то, что написано на карточке.

Анита велит Гэвину перечислить музеи, в которых уже находятся его работы, но он молчит, так что ей приходится самой тараторить весь список. В конце концов ее затем и нанимали — демонстрировать достижения клиента всему миру.

— Открытие пройдет в галерее Карпфингера, и хватит об этом, — говорит Анита, дергая Гэвина за руку. Ей нужен эффектный жест, подкрепляющий ее позицию. Чтобы Гэвин в гневе покинул «Морской гриль». — Если вам это не нравится, тогда и обсуждать больше нечего.

Джейн здесь не нравится. Она не привыкла иметь дело с людьми, которые ведут себя не лучше, чем она сама, не знает, как с этим справиться. Если бы не желание переиграть Маргерит на ее собственном поле, Джейн бы уже давно отсюда ушла.

— Я бы тоже не прочь закатить сцену, как вы, но работы Гэвина слишком важны. Ради искусства приходится быть выше личных чувств. Некоторые из нас способны на самопожертвование.

Анита недовольно кривится. Она почти полжизни жертвует собой ради искусства и не хочет слушать высокоморальные рассуждения от какой-то буржуазки.

— Прием будет у Карпфингера.

Джейн начинает терять контроль над собой и вот-вот уйдет, несмотря на все свои мстительные планы.

— Джейн, а что после приема? Как, по-вашему, где бы это отметить? — предлагаю я.

— Отметить? — переспрашивает Анита.

— Я знаю отличное местечко — «Механата 416 В.С.», — говорит Джейн, называя занюханный болгарский ресторанчик, куда ходят фотомодели. Джейн обожает вечеринки после приема. Они куда эксклюзивнее основного события, и там часто можно застать разгулявшихся знаменитостей. — Мы снимем отдельный зал. И нам понадобится диджей. Виг, займись этим. — Она поворачивается к Гэвину. — Вы, конечно, будете почетным гостем. Вам понадобится нормальный гардероб, — говорит она, осматривая потертые джинсы и заношенную футболку художника. — Пойдете со мной по магазинам. Я знаю всех нужных людей.

Перейти на страницу:

Все книги серии Пять звезд

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза