Мое чужое лицо

— Твой муж все равно откажется от этой затеи. Ты можешь все испортить. Об этом должны знать только ты и я. Можешь рассказать ему о возможности пересадки, подготовить его к тому, что его ожидает. Но ничего не рассказывай о доноре.

— Но я ведь и сама еще ничего не решила… А если я так и не решусь, поселю в нем напрасную надежду, что тогда? Что я ему скажу потом?

— А если ты все же решишься? Тогда у нас не будет времени на уговоры и подготовку. Придется действовать очень быстро. Кстати, я попрошу тебя уже сейчас подписать бумаги на согласие о пересадке донорского лица. На всякий случай.

Сабина покорно кивала. Подписала все необходимые бумаги. Сделав из этого тайну, Булевский вынудил ее рассказывать о том, как продвигаются дела. Никому больше она не могла доверить свои размышления. Но и Булевскому она рассказывала лишь самую поверхностную часть, о действиях, о фактах, обо всем остальном можно было догадываться лишь по темным кругам под глазами, внезапно проявившимся мелким морщинкам вокруг глаз да по потухшим глазам.

Сабина разыскала родственников коматозника. В наличие у него имелась лишь мать, совершенно спившаяся женщина, плохо соображающая, чего от нее хочет Сабина. Да Сабина и сама еще не знала толком, чего она хочет. Совершенно ясно, что матери было глубоко наплевать на судьбу сына, она не навещала его в больнице, не интересовалась его судьбой, но старательно утирала слезу при упоминании о нем.

— Бедненький сыночек… А ведь кормилец был у меня, да, кормилец, отец-то давно испарился, вот сын и кормил, а теперь что? Все сама, все одна… — пожилая женщина с испещренным рытвинами лицом и взъерошенными волосами всхлипывала, утирая рукавом нос и выдыхая отвратительный перегар. — А вам-то какое до него дело? Небось, не из простого интересу притопали сюда.

Сабина представилась врачом-исследователем и выложила на стол гостинцы. С трудом сконцентрировавшись на разложенных пакетах женщина встрепенулась.

— А что вам надо? Если что расскажу — заплатите? Если заплатите, то на все согласна. Только денежки вперед!

Преодолевая отвращение, связанное еще и с подспудной истинной целью, Сабина нашла силы посетить женщину не один раз, выведать все о ее отношении к сыну, навестить самого коматозника, изучить его историю болезни. Шансы у парня были нулевые. Всем врачам, наблюдавшего его, было совершенно ясно, что парень уже мертв, но сил отключить его от поддерживающих систем ни у кого не находилось смелости. Да и по закону требовалось решение родни, а родне в виде матери было наплевать, но давить на нее никто не хотел. Сабина провела не один час, разглядывая лицо скорчившегося на кровати молодого человека, темноволосого симпатичного парня, невероятно худые руки и скрюченные пальцы рук которого выдавали, что парень это не просто спит, а постепенно деградирует, невероятно медленно умирает, даже не осознавая это.

— Так тебе тем более должно быть легко принять решение! — подбадривал ее Булевский. — Если матери не нужен этот сын в коме, то получается, что он никому не нужен. Тебе надо только легонько подтолкнуть мать к решению, и все.

— Не так это все просто. Когда смотришь на самого парня, то ведь видишь живое тело, он дышит, его сердце бьется, он жив, понимаете? Жив!

Сабина почти кричала, обхватив голову руками. Она превратилась в собственную тень. Казалось, что она держится только ради мужа и дочери.

— На самом деле он мертв и ты, как врач, это прекрасно понимаешь, Сабина. А показатели у твоего мужа ухудшаются.

— Что именно? — она подняла измученные глаза. — Ведь все было не так плохо?

— Позволь мне судить об этом, — довольно резко ответил Булевский. — Я смотрю на его ожоги, на рубцевание, на показатели крови, ведь только я знаю, что необходимо для успешной пересадки. У тебя не так много времени.

— Сколько?

— Дня три-четыре. Может, меньше. Я тебе дам знать в ближайшее время. Сначала обсудишь все со мной. Без меня ничего не предпринимай, только прими решение. Судя по всему, обработать мамашу коматозника не составит труда. Главное, чтобы все было вовремя.

— Что — вовремя? Вовремя убить?

— Вовремя спасти твоего мужа.

Через два дня после этого разговора Сабину неожиданно не пустили к мужу. Сослались на приказ профессора. Усадили ее к нему в кабинет и попросили подождать, ничего не объяснив. Два часа, которые она просидела там, показались ей даже не вечностью, а сплошным адом. В голове промчались все возможные причины. Конечно же, одна ужаснее другой. К концу второго часа она уже так измучилась, что еле держалась в вертикальном положении. Психологические переживания последних дней совершенно лишили ее сил. Когда дверь, наконец, отворилась, она была готова к любому известию. Она молча взглянула на него — сосредоточенного, со спокойным взглядом профессионала, такой блеск в его глазах она прекрасно помнила, он появлялся всегда перед принятием какого-нибудь значительного решения.