Моё лимонное дерево

Солнце уже было достаточно высоко, чтобы заполнить всю кухню золотым светом. Я наблюдала, как лучи разбивались о рельефные оконные стекла, создавая замысловатый узор на стенах, на столе, на моей дочурке и Снежном, сидящем рядом со своей чашкой какао. Я думала о том, как здесь тихо и спокойно. Думала, как нам здесь будет хорошо, в тишине…

Оливия

Большую часть своего детства я провела в самодельном бункере, который выкопал мой отец. У меня никогда не было своей комнаты, я всегда должна была делиться с Кристиной, опекать ее и быть рядом. У сестры был бункер. Свой мир, пусть и выдуманный, но все же свой. У меня же была Кристина.

Мне было двенадцать, когда я впервые испугалась собственной сестры. Семилетняя девочка, которая пряталась в школьной каморке. Испуганный, словно одичавший ребенок, который больше походил на зверя, нежели на мою сестру. Она забилась в угол, испугавшись… Да никто уже и не помнит, чего именно. Я хотела подойти и успокоить ее, но сестра в ответ набросилась на меня с диким криком и впилась ногтями в лицо, оставив мне продолговатый шрам от уха к виску. Она не узнала меня. Как и я больше не видела в ней той милой девочки, что еще утром впервые села за школьную скамью.

С тех пор Муссоны хранят ее в тайне. Привет, моя сестра сегодня не придет в школу. Она больна. Очень…

Ветряная оспа, ангина, аллергическая реакция. И по итогу: Кристина слишком слаба, чтобы посещать школу. Какие-то проблемы с иммунитетом. Мне приходилось врать. И хоть она и вправду была больна, ее недуг не был физическим. Он витал в воздухе, но никто из нас никогда не произносил его название. Так было принято.

Мы никогда не обсуждали ее болезнь дома. Вне дома подобное тоже было непозволительно. Мы общались сочувственными взглядами, смиренным молчанием и усталыми улыбками. Каждый из нас все понимал, и каждый, привыкнув, по-своему участвовал в этом спектакле.

Местные дети же называли ее чудовищем.

Говорят, в доме на большом перекрестке, в том самом – с высоким кирпичным забором, – живет чудище. Девочка-вампир, которая никогда не выходит днем. Говорят, ночью, если незаметно прокрасться к забору с другой стороны дома и найти дыру в нем, то можно увидеть, как кто-то со скрипом открывает гигантский железный люк, из которого доносится прекрасное детское пение. Она живет под землей, представляешь? Ее держат там, как в темнице. Боятся, если девочка выберется, наш город будет обречен. Съеден. Вот так!

Я услышала эту историю от мальчика, когда сидела в приемной врача, ожидая своей очереди. Тогда мне уже исполнилось семнадцать. Пять лет прошло, и история постепенно обрастала все новыми и новыми деталями. Через год кто-то сказал, что видел, как она ходила по участку, закованная в цепи. Видно, чтоб не сбежала. Кто-то уверял, что слышит дикий крик по ночам. Я сначала не понял, откуда этот звук. Потом прислушался, опустился на траву и прижал ухо к земле. Мне никогда не было так страшно. Я слышал крик – ее крик. Он был настолько громким, что трава вокруг колыхалась.

Рождество 1999

Двадцать четвертое декабря – день, когда тысячи католиков собираются за большим обеденным столом в кругу своей семьи, накрывают на стол традиции в виде индейки, сладкого картофеля и гигантского рождественского пудинга. По улицам через открытые форточки кухни разносится аромат имбирного печенья, минуя пустые магазины, путаясь в бесконечных нитях цветных фонариков.