МОЕ ПАДЕНИЕ

- Один неровный взгляд, – резкий толчок до упора, останавливаюсь. – Или одно неосторожное слово, – еще толчок. – Флирт, – ускоряю темп. – Заигрывание и все прочее, – сжимаю руку сильнее, практически перекрывая кислород. Возобновляю грубые толчки, чувствуя, как она начинает кончать, хрипло стонет из-за нехватки кислорода, но моей руке не сопротивляется, – в сторону другого мужика, – чувствую, как начинает пульсировать мой член, готовясь к разрядке. Перехватываю губами ее хриплый стон, не разжимая руки на ее шее. – И даже если мне просто покажется, что у тебя что-то есть с кем-то другим, я придушу тебя, не задумываясь! Помни об этом всегда! – шиплю ей в губы. И Дюймовочка срывается, унося меня за собой. Ее трясет в судорогах оргазма. Ее лоно до боли стискивает мой член. Медленно разжимаю руку, она глубоко вдыхает, учащая дыхание. Поднимаюсь в полный рост, делаю последний резкий толчок, преодолевая сопротивление мышц. Со стоном, сквозь стиснутые зубы изливаюсь в нее. Тело взрывается запредельным кайфом, унося в нереальный экстаз. Твою мать! Это так хорошо. Невероятно, невыносимо, почти до боли. Запрокидываю голову, глубоко дышу, пытаясь отогнать от себя этот наркотический дурман наслаждения. Ксения обвивает мои бедра ногами, немного приподнимается на столе, хватает за плечи, тянет на себя. Опираюсь руками на стол, чтобы не раздавить ее, смотрю в ее затуманенные хитрые глазки. Она лукаво улыбается.

- Никогда не играла в игры с дыханием в постели, но мне понравилось, – облизывая пересохшие губы, хрипло произносит она. Провожу пальцами по ее нежной шее, замечая красные следы от своих пальцев. Нежно целую ее шейку в красные отметины.

- А кто сказал, что это были игры? – шепчу ей в шею, прокладываю дорожку маленьких поцелуев к ключице. – Синяки останутся. Прости.

- Плевать, мне нравится. Эта метка, своеобразное напоминание, подпись того, что мы теперь вместе. Мы же теперь вместе? – спрашивает она, запуская пальчики мне в волосы.

- Вместе, – отрываюсь от ее шеи, нежно целую ее припухшие губы. – Только подписью не только скрепляют договор, но и расторгают! Запомни это!

- Запомню, – тихо произносит она. Подхватываю ее за бедра, поднимаю со стола. Дюймовочка усмехается. Довольная. Несу ее в душ.

- Так что ты там говорила о чувствах?! – интересуюсь, занося в душ.

- Я спрашивала, что ты чувствуешь ко мне.

- Это я помню. Ты еще что-то говорила про «не важно»?

- Говорила, – ставлю ее на пол. – Но это уже тоже не важно. Ведь я теперь твоя женщина.

- Моя. Вот и все, Дюймовочка, мы прыгнули в эту бездну. И назад дороги нет.

Ксения

На даче мы провели еще пару дней. Как обещал, Дан был настоящим. Нет, он по-прежнему грустил, хмурился, мало разговаривал. Но мне не нужно было слов, он разговаривал со мной взглядами, прикосновениями, поцелуями. Страстью и нежностью. Иногда рассказывал мне о своем детстве, об отце. А я слушала его, ловила каждое слово, каждый взгляд серых, уже не холодных, а невероятно теплых глаз. Я была счастлива. Счастлива, как никогда раньше. Мне даже не верилось, что мы вместе, казалось, что это всего лишь иллюзия, мираж, что мы покинем дачу, приедем в город, и все встанет на свои места. В последнюю ночь перед нашим отъездом в город мы занимались любовью. Да, именно любовью. Мы не трахались, не занимались сексом. Он очень нежно изучал мое тело руками, губами, языком, не позволяя мне ничего делать самой. Он говорил, что сейчас он отдает. А я принимаю. И я покорно принимала его ласку. Закрывала глаза и наслаждалась. В тот момент мне хотелось сказать ему о любви. Но я закусывала губы и молчала. Я боялась, ужасно боялась сказать ему, что я его люблю. Не знаю почему. Может потому что он уже когда-то любил. И настоящая любовь – она одна. Или потому что он сказал, что в нем умерла любовь, и он ее похоронил.

По дороге в город Дан заехал в церковь. Сегодня девятый день со дня смерти Александра. Дан попросил оставить его одного возле иконы со свечами. Сжала его плечо и направилась в церковную лавку. Осматривала иконы, книги, серебряные и золотые крестики. На глаза попался небольшой крестик из серебра на длинной цепочке, с толстым панцирным плетением, определенно мужская. Продавщица сообщила, что все крестики освящены. Я купила ее. Купила для него. Спрятала в маленький пакетик в карман джинс и направилась к машине. Дан вышел через двадцать минут. Молча сел в машину, молча завел двигатель, и в этом молчании мы тронулись в неизвестном для меня направлении. Всю дорогу я смотрела на его невероятно уставшее лицо. На напряженные скулы, на руки, которые чрезмерно сильно сжимали руль.

- Нам надо ненадолго заехать к матери на поминальный обед, – нарушая тишину, произносит он, продолжая смотреть на дорогу. – Ты как, со мной?

- Да, конечно. Надо так надо, – отвечаю я. Но в действительности не хочу туда ехать. Я и так недолюбливала эту семейку. А после рассказа Дана я вообще не желаю их видеть. А еще там будет Кристина…