Над этими необходимыми для читателя сведениями было изображено восходящее солнце в виде гимназической фуражки с гербом, от которого толстыми лучами распространялся во все стороны «свет знания». Под солнцем зрела плодоносная «нива научная», по которой шагал с книгой в руках тощий, иссушенный науками гимназист. На одной из раскрытых страниц книги можно было прочесть выстроенные в колонну:
У ног гимназиста на «ниве научной» зрели пышные злаки и плоды. Под каждым из них были соответствующие надписи: «корень ученья», «корень зла», «корни глаголов». На «корнях ученья» произрастали «плоды просвещения», на «корнях зла» — жирные единицы и двойки, на «корнях глаголов» — суффиксы и флексии. Последние не рекомендовалось путать с флоксами. Над нивой сияла семицветная радуга, а за ней значилось мудрое изречение: «Корень учения горек, да и плод не слаще».
За обложкой следовала передовица, сообщающая, что «смеяться вовсе не грешно над тем, что кажется смешно».
Был в журнале и отдел поэзии, в котором каллиграфически выписано было стихотворение, содержавшее в себе следующие проникновенные строки:
В конце журнала публиковалась «Хроника школьной, внешкольной и антишкольной жизни». Самое видное место в хронике занимало сообщение, озаглавленное «Три „Ш“ и одно „Н“, драма-фарс в музыкантской будке, без пролога, но с эпилогом, которого, читателю придется дожидаться не менее девяти месяцев». В заметке сообщалось, что некий «Ш» проиграл в очко на уроке немецкого языка некоему другому «Ш» тридцать две копейки наличными, отчего был близок к самоубийству. Несчастного спасла лишь любовь к некоей девице «А. Ш.», которая в музыкантской будке на катке благосклонно разделила его любовь и тем утишила его отчаяние. Сообщалось также о предполагавшейся дуэли вышеозначенного «Ш» с нижепоименованным «Н», также ухаживающим за «весьма миловидообразной» «А. Ш.». Дуэль на пистолетах системы Жорж Борман, назначенная на воскресенье, однако, не состоялась, так как в субботу в той же музыкантской будке расторопный «Н» наставил рога своему противнику «Ш», после чего оба согласились и впредь без ссор и излишней огласки разделять общее счастье.
Гимназисты тотчас разгадали таинственные инициалы, Кто-то даже проставил возле первого «Ш», обозначавшего неудачливого игрока в очко, — Ширвинского, возле остальных шифров — Жолька Штекер, Носырин, Альма Штекер.
Редактор, к которому попал на глаза дополненный таким образом журнал, стер, однако, расшифровку резинкой, сочтя неудобным подобные разоблачения.
Это, впрочем, ничуть не помешало ему проставить полностью некоторые фамилии в других заметках и статьях. Таких фамилий было четыре — Никишин, Рыбаков, Левин и Ситников, то есть все участники самообразовательного кружка, собиравшегося на квартире Никишина. В этом перечне не хватало только фамилии Краскова, о котором, имея в виду его острый язык и мстительный нрав, а также по некоторым другим соображениям, благоразумный редактор умолчал.
Статьи с фамилиями, названными полностью, написаны были зло и являлись центром журнала. Можно было даже догадаться, что главным образом ради них и появился на свет журнал. Они высмеивали кружковцев, которых называли то «недозрелыми культуртрегерами», то «полуиндийскими йогами» и «тайными масонами», занимающимися «высоким самоусовершенствованием с несколько идиотическим уклоном».