Мое темное желание (ЛП)

— Что еще ты ненавидишь?

— Титаник. — В той двери было место, Фэрроу. На самом деле, там было место для троих, если бы они плотно прижались друг к другу.

Машина сотрясалась от ее смеха.

Я не понимал, почему. Я не находил факты смешными.

В перерывах между смехом ей удавалось махать руками.

— Продолжай.

Я вздохнул.

— "Грязные танцы" должны называться "Жуткие танцы" — Суэйзи был значительно старше ее. А "Назови меня своим именем" — это, по сути, "Американский пирог", но с персиком. Слушай, дело в том, что я прошел через крайний дискомфорт, чтобы извиниться за твой день рождения.

Ее улыбка была ослепительной, такой большой, что согревала мою кожу.

— Ты приготовил для меня ужин?

— Все твои любимые блюда.

— И купил розы и свечи?

— Это был твой день рождения. И ты подняла шум из-за моего подарка, хотя я считаю, что это был милый жест.

— Ты спросил совета у своих друзей? — Она закрыла рот рукой и заржала.

Я не удержался и тоже улыбнулся.

Ее счастье было заразительным.

— Перестань выглядеть такой самодовольной, — приказал я.

— Тебе хотя бы один или два понравились? — Она подергала бровями. — Фильмы.

— Осьми, они были объективно ужасны.

Ее хихиканье проникло в мою кровь, и мне стало легче.

— Назови меня так еще раз.

— Осьми?

— Да.

— Осьми.

Она усмехнулась.

— Такое необычное прозвище.

Я улыбнулся.

— Такая необычная девушка. — Я снял пиджак с плеч. — Во всяком случае, когда я сидел там, окруженный розами и домашним ужином, который я сам приготовил, я понял, насколько я жалок. Тебя там не было. Более того, ты выглядела такой счастливой, когда уходила, даже когда я умолял тебя остаться.

— Я думала, что это был силовой захват. — Ее глаза смягчились, и я поверил ей. — Как Эйлин оказалась там, где должна была сидеть я?

Я посмотрел на нее пустым, бесстрастным взглядом.

— Она появилась у меня на пороге. Она пришла навестить мою маму, живущую на другой стороне улицы, и, полагаю, решила, что мы можем пройтись по нашему контрольному списку, пока она в городе.

Мама появилась за спиной Эйлин прежде, чем я успел ее оттолкнуть, затащила ее в мою комнату и настояла на том, чтобы мы поужинали все вместе.

А потом, еще до того, как шампанское оказалось в бокале, она заставила себя ждать.

— Ты же знаешь, какие у меня головные боли.

Пожалуй, наименее убедительное оправдание из всех существующих.

Голова у нее не болела уже три десятка лет.

Фэрроу, казалось, погрузилась в раздумья, постукивая губами.

— Почему бы тебе не сказать маме, что ты не хочешь на ней жениться?

— Потому что хорошим браком я обязан не только маме. Я и папе обязан.

— И ты готов пожертвовать своим счастьем ради счастья матери?

— Да, — ответил я, не пропустив ни одного удара. — Я привык чувствовать себя несчастным. На самом деле, я привык вообще ничего не чувствовать. По крайней мере, у мамы еще есть шанс на счастье.

Меня мало что волновало, но те шесть с лишним лет, когда мама отключилась от жизни, напугали меня до смерти. Повторение могло погубить ее.

Мы с Селестой Айи сделали все возможное, чтобы предотвратить это.

Фэрроу выглядела несчастной, и это заставляло меня чувствовать себя несчастным. Мне не нравилось, что ее настроение, казалось, просачивалось в мое, словно мы были связаны невидимой цепью.

— Я могу это понять. — Она кивнула. — Все, чего я когда-либо хотела, — это семья. Где-то быть своей. Я понимаю, почему ты создал такую семью, даже если она не органична.

Озноб Фэрроу перешел в сильную дрожь. Я заметил, что у нее тоже стучат зубы.

— Нам надо раздеться, — пробурчал я.

Она похлопала меня по груди.

— Очень удобно.

Я облизнул губы.

— Для профилактики пневмонии.

— Мне не так холодно.

— Ну, в таком случае, сделай это для меня.

— Ты хочешь, чтобы я разделась?

— Я хочу тебя в любом виде, — признался я, зная, что она никогда не истолкует мои намерения неправильно. — Но особенно голой, и именно на мне.

Она потянулась к подолу своей толстовки и одним движением стянула ее.

И точно так же я ушел под воду, утопая в желании.

48

ФЭРРОУ

Член Зака взлетел вверх при виде меня без лифчика.

Мои соски умоляли о внимании, очень напряженные и чувствительные. Он не обратил на них внимания, откинувшись на сиденье, и его эрекция уперлась в бедро через мокрые брюки.

Он лениво поглаживал свой член через брюки, а другой рукой расстегивал пуговицы на рубашке.

Я выгнула спину, стягивая с себя джинсы до колен, сохраняя зрительный контакт.

— Сколько?

Его рубашка распахнулась.

— Сколько чего?

Он стряхнул ткань со своих плеч — рваных, бронзовых и идеальных.

Я прислонилась к водительской двери и скинула ботинки вместе с брюками, оставив нижнее белье, чтобы он мог снять его зубами.

— Сколько фильмов ты уже посмотрел для меня?

Зак снял ботинки и расстегнул ремень, не сводя глаз с моих сисек.

— Слишком много.

Из всех, кого я когда-либо встречала, никто не заставлял меня чувствовать себя такой сногсшибательной, как Закари Сан, просто глядя на меня так, как смотрел он.

На самом деле он был первым мужчиной, который заставил меня почувствовать себя красивой.