Моего ума дело

И тут поэт замечает, что ведущая машет ему из-за кулис. Напрягшись, он услышал ее отчаянный шепот: «Бегите, молодой человек, бегите!». Тем временем в онемевшем зале раздались негромкие щелчки – то матросы снимали свои ремни с начищенными бляхами. Чупров бросился в боковые двери. Толпа – за ним. Преследование продолжилось и на улице. Олег Акимович вскочил на подножку трамвая, но «благодарная публика» побежала следом по мостовой. Тогда он бросился к кондуктору: «Спасите, я поэт! Меня хотят побить за стихи!». В общем, картина достойная пера Ильфа и Петрова: Остап Бендер, удирающий от поклонников шахматного искусства.

А на заседании лито Глеба Семенова, проходившего в это время в другом «крыле» ДК, искренне недоумевали, почему молодой поэт Чупров так и не явился выступать…

* * *

Поэт-фронтовик Герман Гоппе много лет руководил Клубом Молодого Литератора при Союзе писателей СССР и литобъединением при газете «Смена». «Не говори Гоппе, пока не перепрыгнешь», – шутили мы между собой, сдавая ему рукописи на очередную конференцию или сборник «Молодого Ленинграда».

Прошло время. Союз распался на два неравных куска, Дом писателя сгорел. Молодые литераторы занялись бизнесом или просто поиском куска хлеба насущного. Герман Борисович плохо себя чувствовал и не мог самостоятельно набирать свои тексты на машинке.

Незадолго до смерти он позвонил мне и сказал: «Представляешь, у меня за жизнь в общей сложности было семь тысяч учеников, а вот сейчас, на старости лет, никто не может мне помочь перепечатать на машинке мои стихи. Ни один человек. Все говорят, что им некогда».

Пришлось печатать мне, хотя я как раз его учеником не являлся. Набирая его подборку на компьютере (тогда это еще был «Спектрум»), я все думал о бренности заслуг и авторитета и попутно о том, что Вознесенский таки отказал Пастернаку перепечатать его стихи, считая, что он выше этого.

* * *

Поэт Дмитрий Толстоба рассказал мне забавный случай. В метро Василеостровская по эскалатору поднимался председатель секции поэзии, ленинградской писательской организации Семен Ботвинник. К нему на ступеньку встал молодой человек и с восхищением в голосе произнес:

– Здравствуйте, я узнал вас: вы гроссмейстер Корчной.

– Нет, – обескуражил его поэт-фронтовик, – я – Ботвинник!

Вообще-то, когда Семен Вульфович занимал председательское кресло, фамилия его мало располагала ко всякого рода шуткам. В Союзе ходило немало историй о загубленных им судьбах начинающих писателей. От его решений зависело, кому печататься, а кому нет, кому вступать в Союз, а кому сидеть до старости в «дворниках и сторожах».

На одном из первых своих официальных выступлений в Союзе я прочел стих про ветерана, который, расталкивая очередь, с бранью лезет к прилавку с фруктами. Там была такая строфа:

Он и тогда был не честней,

Был и тогда прохвост.

Он руку сбросил на войне.

Как ящерица хвост.

Заключая вечер, Ботвинник сказал: «Какое отвратительное стихотворение написал молодой поэт Ахматов». Несколькими годами раньше эта фраза бы перечеркнула мою литературную карьеру. Теперь же было совсем не страшно. Была какая-то веселая злость. Уже начиналась перестройка, крушились незыблемые авторитеты, и хаос постепенно овладевал всем вокруг.

Впоследствии Ботвинник стал тихим и скромным пенсионером. Трогательно сутулясь, он, довольно интересно и всегда по делу, выступал на разных мероприятиях, на которые изредка выбирался. И стихи его многие стали мне нравиться. Особенно это:

Берлин горит. Подтаявшая тьма

Все выше поднимается и выше…

Огонь вошел в угрюмые дома,

И с тяжким гулом оседают крыши,

И наземь балки падают, звеня,

И жаркий пепел сыплется за ворот…

Я много видел пепла и огня;

Я видел свой, войну познавший, город,

И пламя, полыхающее в нем…

Берлин горит совсем другим огнем.

* * *

Поэт-авангардист Сергей Николаев жаловался, что не может обойтись без пива.

– Прямо пивной алкоголизм какой-то, – говорил он, – я должен хотя бы три бутылки в день выпить, иначе человеком себя не чувствую.

– А что за пиво ты пьешь? – спросил я.

– Чаще темное – оно хоть и тяжелое, но забирает лучше. «Балтика» № 6.

– А ты понимаешь, что выпиваешь три шестерки в день? Это же число зверя!

– Э нет, брат, – уверенно парировал Николаев, – я всегда пью из горла и бутылку переворачиваю. Так что получается три девятки.

* * *

В 90-х годах у меня попросили один из рассказов в сборник петербургских писателей «Камень, выступающий из воды». Рассказ был написан довольно откровенно, и редактор, как бы извиняясь за вынужденное самоуправство, позвонил мне по телефону перед публикацией и сказал: «Ты уж извини старик, но у тебя там столько эротики. Мы не решились ставить все издание под удар, и кое-что у тебя вырезали».