Могила Густава Эрикссона

Пора было заселяться в гостиницу. Я, нехотя, вошёл в вестибюль «Руси» и подошёл к стойке администрации. И охренел. Да, надо было с ромом поаккуратней… За стойкой сидела женщина лет сорока, миниатюрная и прекрасно сложенная. Одета она была скромно, но элегантно, обтягивающая водолазка и чёрный замшевый пиджак. Волосы тёмно-русые, длинные, очень гладкие и пушистые, как у соболя. Такие же соболиные брови. Ренуаровские глаза и скулы, как у Марины Влади. Наваждение. Я даже потряс головой, но это не дало эффекта. Толстая старая тётка, гораздо более подходящая по смыслу, вместо То-ли-девочки-а-толи-виденья за стойкой не появилась. Это что же? Два стакана рома на меня так подействовали, или Кашин населён роковыми красавицами? Ну, ладно – Маринка как картинка. Девка, конечно, хоть куда. Причём, увидел я её ещё до рома. Мой следующий ход – заселяюсь в гостиницу. И тут такое, что Львёнок Р-р-ры Мяу отдыхает и нервно курит в сторонке. Всё: пьянству – бой. Энд гёл.

– Здравствуйте, я в субботу бронировал в вашей гостинице номер на четыре ночи, – поздоровался я, стараясь представить на месте администраторши старую толстую тётку.

– А, Вы – Юрий из Москвы. Добро пожаловать. Давайте Ваш паспорт, пожалуйста, – это была та самая стеснительная Галина, с которой я говорил по телефону.

Я протянул ей паспорт, стараясь сохранять совершенно безразличный вид.

– Деньги сразу заплатите или в конце проживания?

– Сразу.

Я заплатил и получил ключ от номера, твёрдо пообещав себе, что, по крайней мере, сегодня больше пить не буду. Комната моя находилась на третьем этаже. Пока поднимался по лестнице и шёл по коридору, я представил себя персонажем фильма о Земле после ядерной катастрофы, в котором выжившие люди ютятся в уцелевших после взрыва развалинах. Представить было несложно. Антураж соответствовал.

Сам же номер потряс меня до глубины души. По уровню роскоши с ним мог соперничать только наспех устроенный пионерский лагерь для детей матерей-одиночек с ивановской ткацкой фабрики в советские времена. Уж на что я неприхотлив… Единственным достоинством этого суперлюкса был вид из окна. Как на ладони был виден великолепный Вознесенский собор с колокольней, построенной архитектором Львовым. Самое страшное ждало меня в ванной комнате. Ремонта там не было лет тридцать, и я терялся в догадках, какую заразу можно подцепить, если принять там душ. Скандалить не в моих правилах. Впрочем, скандалить я и не собирался. Просто спустился на первый этаж к стойке администрации.

– Галина, дорогая, сказать, что я потрясён, значит – ничего не сказать. Теперь я безумно хочу посмотреть, что же из себя представляет такой же номер за полторы тысячи в сутки.

– Вовсе нечего смотреть, – было видно, что ей очень стыдно за свою гостиницу. – В Вашем номере делали ремонт и мебель новая, а за полторы тысячи – там ремонт давно не делали.

– А, я сначала не догнал! У вас же концептуальный бутик-отель. Для настоящих панков!

То ли у них в городе чёрный юмор был не в ходу, то ли я слегка перегнул палку. Но ренуаровская красавица явно на меня обиделась и попыталась защищаться:

– Ну, видите ли, Вы приехали из Москвы, поэтому у Вас запросы. А у нас здесь останавливаются обычные люди из глубинки, для них это не так уж и плохо.

– Точно! Во всём зажравшиеся москвичи виноваты со своими запросами, это Вы, Галина, очень верно подметили! – попытался я пикироваться.

Но диалог явно не клеился. Вот Маринка почему-то решила, что я похож на постаревшего Рембо. А Галина, видимо, не смотрела таких фильмов, где я мог бы быть главным героем. Я примирительно махнул рукой и вышел из гостиницы. Было ещё только половина шестого, совсем светло. Вечер выдался тёплый, небо было в рваных облаках, и закат обещал быть красивым. И я решил пойти прогуляться, посмотреть на Кашинку. Не сидеть же в такой прекрасный вечер в этом номере из «Метро 2033».

……….

Шёл я вверх к Входоиерусалимской церкви, в которой размещался краеведческий музей. Оттуда я спустился по улице Чистякова к пешеходному мосту через Кашинку. На середине моста я остановился. Лучшего места, чтобы посмотреть на закат, трудно было придумать. Река здесь была широкой, с заводями и делала поворот на 90 градусов. Она упиралась в крутой и высокий берег, поросший ивами и кустарниками. Солнце шло на закат прямо над ним. На горе виднелись главки храма Входа Господня в Иерусалим. Небо было застлано рваной тканью облаков, которую прощальные лучи превратили в палитру Николя Пуссена. Тёплый весенний день уступал свои права такой же тёплой ночи, грозившей сожрать все остатки снега, где бы они не прятались. Планов на вечер у меня не было никаких, и я целый час курил на этом мосту, наблюдая переход золотистых и розоватых оттенков заката в багряные и лиловые.