Могила Таме-Тунга

Индеец, верней лакориец, закрыл глаза и повалился на бок. Он был так плох, что не мог оказать нам сопротивления, хотя и пытался это сделать. Мы все-таки подстелили свои куртки на каменную плиту, уложили его. Я осмотрел большую рваную рану в боку, наложил повязку, изготовленную из рубахи, которую снял с себя Элиас. Мой пациент держался мужественно. Ни один мускул не дрогнул на его лице, хотя, судя по тому, какой обильный пот катился у него по лбу, боль была невыносимой. Под конец он все же потерял сознание. Часа три лакориец лежал с закрытыми глазами, тяжело дыша, иногда вздрагивая. Пульс еле прощупывался. Было очевидно, что ему долго не протянуть. Мне стыдно сознаваться, но к тревоге за жизнь лакорийца примешивалась беспокойная мысль: а вдруг он умрет, и мы не сможем расспросить его? Скольких усилий стоило добраться сюда, в долину, увидеть живого лакорийца и ничего не узнать о его таинственном племени…

И вдруг лакориец приподнял веки, но тут же снова закрыл глаза, словно не желая видеть нас. Элиас заговорил с ним на языке индейцев кечуа. Раненый молчал. Тогда Элиас попробовал объясниться с ним еще на нескольких других индейских диалектах, но успеха не добился: лакориец не открывал глаз, хотя и был в сознании. И тут меня осенила мысль.

— Ты нам не доверяешь, приятель, а мы ваши друзья, — сказал я по-португальски. — Нас послал сюда Мартино, — и сообщил пароль: Макалуни!

Лакориец открыл глаза. В них вспыхнули какие-то искорки. Он внимательно смотрел на нас, но молчал.

— Элиас, назови свой пароль!

— Лакастра!

Лакориец, вздрогнул. Губы его разжались, и он с трудом проговорил по-португальски, с едва заметным акцентом:

— Лакастра жив? Я шлю привет сыну великого Макалуни, потомку вождя Таме-Тунга!

Элиас и я так и присели от волнения, услышав имя Таме-Тунга. Мы склонились над раненым. Лакориец молчал. Лицо его исказилось от боли, на скулах выступили тугие желваки, дыхание со свистом вырывалось из груди. Я понимаю, что жестоко требовать объяснения у умирающего человека, но иного выхода не было. Он с минуты на минуту мог умереть и унести тайну с собой. Почти сорок лет я ждал этой минуты. Неужели судьба будет так несправедлива, послав наконец мне настоящего лакорийца только затем, чтобы я присутствовал при последних минутах его жизни.

— Скажи, друг, — снова спросил я, когда приступ боли у раненого прошел. — Кого зовут Макалуни и кому шлешь свой привет?

— Макалуни там… — показал он глазами куда-то вдаль. — Меня зовут Багола…