Могильный червь

Минуты тикали, и по мере того, как они шли, она чувствовала, как что-то поднимается в ней, как пустой и беззвучный крик, который нужно было выпустить.

Зазвонил телефон.

Она вдохнула и выдохнула.

Она подняла трубку.

- Я здесь.

- У тебя получилось? - спросил Бугимен. - Ты достала то, что мне нужно?

- Да.

Его дыхание участилось.

- Сегодня особенный вечер.

- Да, это так.

Больше дыхания.

- Я хочу, чтобы ты принесла мне эти вещи. Прямо к моей двери, Тара. Ты понимаешь?

- Я не знаю, где ты живешь.

- Я расскажу тебе. Но тебе лучше прийти одной, иначе ты никогда больше не увидишь свою сестру. Ты понимаешь? Никакой полиции. Никого. Только Тара. Только Тара и никто другой. Мы понимаем друг друга? - спросил он. - Не забывай, дорогая, что ты убийца.

- Да, я понимаю, - сказала Тара, пытаясь скрыть волнение в голосе.

Затем, без дальнейших церемоний, голосом, почти задыхающимся от волнения, он сказал ей, где именно его найти.

72

Что-то... Что-то позади него... Что-то преследовало его.

Бад Стэплтон с трудом контролировал дыхание. Холодный и скользкий пот покрывал его лицо паутиной. Его рот был горячим, сухим и сладким. В его груди бешено колотилось сердце. Он вдыхал и выдыхал, зная, что должен успокоиться, так же как в тот момент он знал, что он старик, которому нечего играть в полицейского.

Он встал, его спина ныла от боли, и подошел к окну.

Снаружи ничего не было. Абсолютно ничего. Только двор. Тротуар. Улица. Несколько припаркованных машин. Его грузовик. Лужица света, отбрасываемая уличным фонарем чуть выше по дороге. Он был дома уже больше пяти минут, с полдюжины раз выглядывал в окно и каждый раз видел одну и ту же невзрачную картину.

Но что-то преследовало его.

Он был в этом уверен.

За тобой не было ничего, кроме твоего воображения, играющего с тобой в прятки, старый дурак.

И ему отчаянно хотелось в это верить... но страх все еще не покидал его. Он покрывал его, как особенно изъеденный червями саван, и он не мог освободиться от него. От этого его дыхание участилось, а сердце забилось с бумажным шелестом.

Он снова сел, и его спина была благодарна за это, а колени почти сразу перестали болеть. Лучше. Он вытер платком пот с лица, сделал глоток воды и вздохнул. Просто нервы. Это все. Он знал, что старики иногда так поступают. Нервные. Испуганные. Просто испуганный старик. Совсем как маленькие дети. У самых маленьких это был страх перед неизвестностью и огромным черным ночным миром, открывающимся вокруг них каждый день перед сном. С очень старыми это было неприятное, нервирующее знание физической хрупкости. Они были карточным домиком, и не требовалось много ветра, чтобы их развеять.

Бад включил телевизор.

Ток-шоу. Дерьмовое реалити-шоу. Рекламные ролики. Господи, телевидение наверняка скатилось к черту. Он посмотрел несколько минут повтора "Закона и порядка", еще несколько минут какого-то старого фильма с Клодетт Кольбер, затем остановился на Погодном канале, как и большинство людей его возраста.

Он начал расслабляться.

Единственное, что заставило его нервы немного подскочить, это когда он посмотрел на блокнот на столе рядом с ним. Это очень беспокоило его раньше, когда он не мог вспомнить имя человека, которого видел у дома Тары Кумбс, но, когда он вернулся домой и сел в свое кресло, оно пришло к нему довольно легко.

Борден.

Этим человеком был Борден. Невозможно было ошибиться в этих вытянутых, мертвенно-бледных чертах. И в своем блокноте Бад написал единственное имя, которое, как он знал, должно было быть:

ГЕНРИ БОРДЕН.

Почему он околачивался возле дома Тары, Бад не знал. Но утром он должен позвонить Уилксу. Вероятно, это не значило абсолютно ничего... С другой стороны, кто мог знать? У Борденов было особенно темное прошлое, и они, без сомнения, были одним из многих скелетов, грохочущих в шкафу Биттер-Лейк. До службы в полиции Бад мало что знал об этой семье, кроме слухов, но за время службы в полиции он был сыт ими по горло. Еще в 80-х, может быть, в 83-м или 84-м, старик умер. Его звали Чарльз. Он был кем-то вроде смотрителя на кладбище Хиллсайд. Он умер вполне естественно, но после этого все стало странным. У него остался мальчик, Генри, дочь... Эллен? Элисса? Бад не был уверен. Но в чем он был уверен, так это в том, что незадолго до того, как Генри вернулся с первой войны в Персидском заливе – по-видимому, после безуспешного изучения науки о моргах – его мать, Роуз (по всем отзывам, настоящая злая старая сука), его дядя Олден и тетя Лили были вовлечены в договор о самоубийстве. Это было особенно уродливое, ужасное место преступления, и Бад хорошо его помнил.