Мой ангел-хранитель

Приблизившись к небольшому ограждению, Денис присел на тонкий забор, как будто стоянка на мосту успела измотать его и лишить оставшихся сил. Собака продолжала восторженно принюхиваться: на этой большой улице всё ей было интересно: и запах уличной еды, и новых людей, и транспорта; но от хозяина не отходила ни на единый шаг. Только ближе прильнула к забору и уселась, хотя ей это не особенно нравилось. Она мотала головой каждый раз, когда встречала ветер. Теперь понятно, почему у них такое доверие – крепче, чем какой-то поводок, который нужен был, похоже, только для того, чтобы малышка не сбилась с пути и поспевала в нужном направлении. Я последовала примеру напарника и уселась рядом с ним на невысоком заборе. Вообще, тонкая железная балка не то чтобы была приятным мягким сиденьем, но хотя бы ноги отдыхали.

– Не все такие «собаколюбы», как мы, – с сожалением подметила я, вновь погладив подошедшее животное.

– Я бы не назвал себя «собаколюбом». Скорее «животнолюб». Я люблю всех животных. В детстве у моих родителей их было много – четыре кошки, которые потом ещё и окотились, собаки, попугай, хомяки… В разные периоды, конечно, но всё-таки я их всех помню. Мама особенно сильно любила животных, отец у меня – биолог. И они считали, что забота о ком-то обучит меня ответственности, поскольку младших братьев или сестёр у меня никогда не было.

– У меня был пёс, – сказала я. – Сколько у тебя сейчас животных?

– Я снимаю квартиру, поэтому многого себе позволить пока не могу. У меня только Луна.

На своё имя собачка радостно и звонко тявкнула, замахав хвостом. Как бы подтверждая слова человека: «да, я у тебя одна, я лучшая, я единственная!».

– Я взял её ещё щенком полгода назад, у одного из папиных знакомых, который разводит породистых собак.

– Это же чивинни? – я была уверена, но решила уточнить.

– Хах, а ты, я вижу, разбираешься! Верно.

Он протянул Луне собственную ладонь, которую собака активно принялась облизывать розовым языком. Я ненароком вспомнила, как мой Барни, будучи большой и достаточно увесистой собакой, в таких случаях просто прислонялся влажным носом к тыльной стороне ладони и протяжно скулил.

– Я должен ещё перед тобой извиниться за наше общение с Ромой. Мы с ним часто собачимся.

Неожиданно Луна тявкнула громче обычного, задрав голову на хозяина и приподнявшись на все четыре.

– Прости, – он извинился перед собакой. – Ссоримся, я имел ввиду.

– Ничего, – в этот момент мне стало Дениса даже как-то неожиданно жалко. Окончательно переведя опору на заднюю часть тела, я крепче вжалась руками в железную балку и стала двигать в воздухе слегка отёкшими ступнями.

– Просто мы с ним по характеру очень разные. Один раз мы очень сильно поссорились, едва не покалечили друг друга, – я тут же вспомнила о сообщении Эрики, но решила не говорить и дать Денису возможность объясниться самостоятельно. – Ещё в Академии. Мы не часто разговаривали, я даже не помню уже, как начинался этот спор. Но это было… О демонах. И тогда я сказал – не иронично ли то, что люди теперь вынуждены кого-то бояться? Что мы, из года в год незаметно разрушая природу, убивая животных и растений безвозмездно ради собственных целей, теперь наконец оказались в схожем положении?

Он говорил не шуточно. На его лице я не заметила ни тени улыбки, насмешки, либо чего-то ещё, что выдавало бы эмоции. Только молчаливая, печальная задумчивость. И, что важнее – эту задумчивость переняла я.

Что, если он прав?

Что, если наказание настигло человечество за то, что оно ни с того ни с сего возомнило себя ведущим, главным, способным и обязанным доминировать? Сейчас в это верится куда больше, чем верилось бы при иных обстоятельствах. Например, если бы мы родились в мирное время лет тридцать тому назад.

– Рома тогда начал нести про Бога, – продолжил Денис, принявшись чесать питомца за бархатным ушком. – Говорил, что это всё – серьёзно, что такое действительно может быть. Что Бог наказал, что надо теперь вымаливать у него прощение…

– Ты не веришь в Бога?

– Мой отец – биолог, – напомнил он с улыбкой. – Я с детства верю только в биологию. Ну, вот и точка кипения. Я затронул его чувства, а он затронул мои, сказав, что у меня «ничего нет в башке, кроме вонючих животных».

– Рома верующий? – я удивлённо захлопала глазами. Информация потрясла меня.

Улыбка на лице Шольца стала шире, когда он это заметил.

– Ага. Он, может, и выглядит агрессивной су… – снова послышался недовольный лай Луны. – Прости, прости! Выглядит агрессивным… Но на самом деле – очень ранимый. И чувствительный. А какие стихи пишет!

Я уже не понимала, просто ли он усмехается надо мной или говорит правду. Хотя на уроках литературы нам часто рассказывали о писателях, которые знаменуются настоящими гениями, светлейшими умами, но при жизни имели такой характер, что не позавидуешь их близким. Но Рома… Я не отношусь к нему плохо. Я почти ещё его не знаю, для меня он – закрытая книга. Просто внешнее впечатление составляется в другую картину, но внешность, как уже известно, бывает обманчива.