Андрис:
Сначала он посмотрел на нас, спросил, как мы себя чувствуем, как провели лето, а потом сказал: «Ну, что, «седьмой «Г», либо вы будете гениальными, либо… А сейчас давайте делать станочек». Мы сделали станок, потом вышли на середину. Он посмотрел, что и как мы делаем, и в конце урока сказал: «Ну, что, придется восьмилетку – в два года». Это было сказано как-то залихватски, но взялся за нас он очень серьезно. В его уроках была четкая логика. В понедельник он приходил в зал и давал класс, причем класс показывал сам – каждое движение у станка он показывал с правой и с левой ноги, чтобы ученик мог это запомнить. В понедельник мы выучивали этот класс, во вторник – повторяли, и повторяли до конца недели. А в субботу у нас был маленький зачет. Каждый недельный класс был посвящен отработке какого-то определенного движения. Начали мы с перекидных. Следующая неделя была посвящена турам в воздухе, затем – маленьким прыжкам.Илзе:
Это потрясающе, когда в ведении урока есть такая логика.Андрис:
Была выстроена своя логистика, и мы очень хорошо показались на полугодовом экзамене. Я уже начал получать пятерки после того первого успеха у Рахманина.Илзе:
В твоем отношении к профессии с приходом Прокофьева что-то изменилось?Андрис:
Александр Александрович был человеком увлекающимся и серьезным. Он начал нас воспитывать в профессии, в отношении к тому делу, которым мы занимаемся. У подростков не всегда одинаковое настроение, и он понимал, что настроение может быть не очень хорошим, но заниматься нужно каждый день. Причем совсем не значит, что если вчера получалось хорошо, то завтра получится так же. Нужно приложить много усилий, чтобы выработать стабильность.Прокофьев очень любил стабильность. Я начал делать успехи и, приходя домой, записывал все, что он говорил – все его замечания и наставления. Вечером я стал отдельно заниматься – после уроков оставался на час-два и отрабатывал то, что мы делали днем на репетиции или на классе. Такой двойной повтор в течение дня очень помог мне тогда. И сегодня своим ученикам, если у них возникают сложности, я увеличиваю нагрузку и даю возможность репетировать два раза в день. Если с утра репетировать, а после небольшого перерыва еще раз повторить, то тело гораздо лучше запоминает и приходит больший успех.
Илзе:
Кстати, так же готовятся спортсмены, и это очень верно. А что ты начал танцевать, когда были эти репетиции?Андрис:
Тогда у нас в школе шли спектакли, и в некоторых из них я танцевал. Это был балет «Коппелия», я танцевал «друзей Франца» – там была большая вариация, где танцевали шестеро друзей. И была четверка в балете «Тщетная предосторожность». Там уже надо было делать туры, какие-то сложные движения, и мы первый раз выехали в Ленинград на смотр балетных училищ.Илзе:
Андрис, ведь тогда это было, действительно, большое событие – съезжались главные училища страны, и к этому было очень серьезное отношение. Если помнишь, наш отец в пятидесятых годах приезжал из Риги в Москву на такой смотр хореографических училищ.Андрис:
Для смотра в Ленинграде хореограф Вакиль Усманов поставил номер на меня и двух девочек, который назывался «Сонет». До меня этот номер уже танцевали, но он красиво прозвучал на музыку Марчелло Баха, был очень стильный и сделан а’ля Ренессанс. Было не много техники, красивые поддержки и очень интересная пластика. На этом смотре я исполнял два номера: гран па из балета «Тщетная предосторожность» с Леной Макаровой, и с двумя девушками постарше танцевал «Сонет» – это было красивое па-де-труа.В предпоследний год обучения у меня уже были сольные номера, и я понимал, что меня готовят к главной партии в «Коппелии». С Александром Александровичем мы начали репетировать вариацию из этого балета. Все каникулы я провел в работе, в движении: очень много катался на скейте, бегал – развивал ноги, чтобы они стали более выносливыми.
Илзе:
Это отец нам открыл, что балет нужно обязательно дополнять спортом и что это поможет нам в профессии.Андрис:
Отцу было легче, потому что он начинал со спорта и очень им увлекался – плавал, бегал, прыгал специально. А я начал эти вещи подхватывать на последнем курсе обучения. Тогда педагог Виолетта Майниеце вела у нас историю балета, мы изучали историю семьи Тальони, и я узнал, что Тальони-папа заставлял свою дочь каждый день делать по двести плие-релеве – это приседание и подъем на полупальцы. Я стал этим пользоваться и почувствовал, что мои ноги начинают толкать меня вне зависимости от усталости. То есть в любом состоянии я мог сделать движение, и начала появляться стабильность.Прокофьев начал строить для нас выпускной экзамен, и многие вещи отдавал мне – центральные движения на середине, прыжки. С нами тогда учился Виктор Еременко – очень талантливый молодой танцовщик.