Мой бедный Йорик

— Нет. К тому же, я все рассказала мужу…

Корнилов поднялся с табуретки и в задумчивости заходил по кухне.

— Анна Алексеевна, ведь это же еще серьезнее, — сказал он печально. — Мои подозрения только усилились после ваших слов. Вы это понимаете?

— Понимаю, — сокрушенно вздохнула Аня. — Зачем я вам это рассказала? Вы меня запутали, а я — дура.

— Вы все правильно сделали, рассказав мне. Этим вы не навредили своему мужу. Я обещаю вам, если вам, конечно, нужно мое обещание, что никакие ваши слова я не использую против вас.

— Потому что вы забыли предупредить, что все сказанное будет с этого момента использовано против меня и моего мужа?

— Нет, просто я не хочу вам навредить.

— Вы просто доктор какой-то. Не навреди…

— Большая разница. У врачей — «не навреди», а у меня — «не навреди ей»…

Аня посмотрела внимательно на следователя. На той практике в районной газете она написала несколько очерков и зарисовок про различные службы органов внутренних дел. Дознаватели, участковые, оперативники, следователи… Все они мало походили на героев сериалов. В основном, они были людьми обычными, неяркими, какими-то помятыми и усталыми. Конечно, попадались среди них интересные люди, но их неординарность внушала Ане опасение.

Корнилов старался внешне походить на людей своей профессии, но его старания были тщетны. Он располагал к себе, был свеж, как курортник, в общении с людьми, видимо, находил особое удовлетворение, казался искренним и благодушно настроенным. Самое удивительное, что он действительно получал от своей работы удовольствие. Временами, правда, на него нападали легкие приступы застенчивости, но стеснялся он как раз своего жизнелюбия перед человеческим несчастьем и страданием.

— Анна Алексеевна, я впервые у настоящего художника, — прервал неловкую паузу Корнилов. — Можно попросить вас показать мне саму мастерскую?

— Пожалуйста, если вам это интересно.

Они спустились по ступенькам и оказались среди творческого беспорядка, холстов, мольбертов, баночек, тюбиков и кистей.

— Мусор от творческой работы, искусства совсем не выглядит мусором, — сказал следователь. — Ведь никто же не знает, с чего начинается творчество. Черновик поэта — это уже стихотворение, эскиз художника — картина. Посмотрите, раздавленный тюбик — тоже прекрасен. Его жалко бросить в мусорное ведро, затереть высохший мазок тоже рука не поднимается. В искусстве нет ничего случайного, все имеет право на существование, отсюда, наверное, пошла абстрактная живопись…

— Вы, конечно, тоже рисуете, — усмехнулась Аня. — Как же иначе?

— Нет, совсем не рисую, — ответил Корнилов. — В детстве я очень хорошо рисовал. Так, по крайней мере, считали мои родители. В основном я рисовал батальные сцены. Греко-персидские, Пунические войны, Ледовое побоище, Куликовская битва… Я даже начал ходить в какую-то студию. Но там занимались ребята гораздо старше меня. Мальчики флиртовали с девочками, рисовали что-то быстро и легко, а с краю сидел такой маленький бука и мучительно долго выписывал римские легионы в боевом строю. Как-то руководитель дал нам задание — нарисовать автопортреты. Я до утра просидел перед зеркалом. Мне никак не давался собственный нос. Когда же я оставил все-таки один из вариантов, совсем замучился со своими ушами… Какая интересная картина, Анна Алексеевна…

Корнилов остановился перед несколькими картинами, стоявшими в сторонке. Он присел на корточки, чтобы рассмотреть крайнее полотно.

— Известный сюжет. Если не ошибаюсь, это из «Гамлета». Вот он сам, принц датский. Положил голову на колени Офелии. Перед ним артисты разыгрывают спектакль. Сцена в саду, когда убийца вливает яд в ухо несчастной жертвы… А я слышал, что ваш муж — авангардист, кубист, абстракционист… Нет, совсем обычная манера, реалистическая, как в жизни… Вы позволите?

Он вытащил следующую картину. Некоторое время рассматривал недоуменно, потом перевернул ее.

— А вот и абстракция. Что-то для меня непонятное. А с обратной стороны есть надпись, кажется, название. «Ухо Ван Гога». Так это ухо! Как я сразу не догадался! Конечно, ухо… А вот и еще ухо. На этот раз я уже понял. Только оно несколько вытянутое. Может ослиное? А рядом еще тростник изображен. Непонятно… Тут тоже есть надпись. «Ухо Мидаса»… Что-то из мифологии, но точно не помню, в чем там дело…

— Царь Мидас судил музыкальный конкурс и отдал победу Пану, а не Аполлону, — стала говорить Аня, понимая, что вряд ли ей удастся заговорить сейчас очередной намек на убийство. — За это Аполлон вытянул ему уши. Мидас носил фригийский колпак, чтобы скрыть свое уродство. Об этом знал только парикмахер. Его распирало от желания рассказать об этом, но он дал Мидасу клятву молчать. Тогда парикмахер выкопал ямку и сказал туда: «У царя Мидаса ослиные уши». В этом месте вырос тростник, из него сделали флейту, а флейта все разболтала миру.

— Очень правильный миф. Для людей моей профессии он особенно полезен. Правда всегда всплывет, тростник всегда прорастет, а флейта все расскажет. Очень хороший миф.

— Радуетесь? — спросила Аня.

— Чему, собственно, мне радоваться? — пожал плечами следователь.