Мой брат играет на кларнете

– Иван! Иван! Иван!

Нет, так не годится: собаку я кличу, что ли?

– Ива-ан…

Я произнес имя протяжно и медленно, словно дальше должно было следовать отчество.

– Вы меня? – ткнул себя в грудь мужчина. Он сказал «вы», наверно, от неожиданности.

Нет, этот был слишком уж старый и лысый. Я помотал головой: не вас!

И снова крикнул, глядя на небо:

– Ива-ан!..

– Вы меня?

Если б он и нравился нашей Людмиле, я бы решительно выступил против: он был сестре до плеча. И то бы не дотянулся!..

– Нет, я не вас…

И снова:

– Ива-ан…

– У тебя объявился тезка, – сказал кто-то кому-то в группе мужчин.

Один из них обернулся, взглянул на меня.

– Ива-ан! – снова крикнул я. Уже, наверное, от испуга.

Тогда он пошел ко мне.

– Видишь ли… – начал он где-то на полпути.

Я прямо вздрогнул: «Видишь ли…» – так часто начинает фразы дядя Леня с нижнего этажа. Но дядя Леня произносит свое «видишь ли» неуверенно, растягивая слоги, словно бы вслух рассуждая, а этот сказал как-то насмешливо.

Пока он шел ко мне, я успел подумать: «Наверно, не ниже Людмилы… Ведь мужчина среднего роста, можно считать, равен высокой женщине!»

– Видишь ли, – повторил он все так же насмешливо, – у меня к тебе огромная просьба: называй своего приятеля просто Ваней. Чтобы не было путаницы.

Первый из трех Иванов, он понял, что не мог его звать незнакомый, а тем более мальчишка. Не стал тыкать себя в грудь и спрашивать: «Вы меня?..»

«Настоящий Иван! – думал я. – Русоголовый, светлоглазый… Родители, когда давали имя, не промахнулись! Конечно: ведь в сказках Иван если даже Иван-дурак, то все равно далеко не дурак, а сообразительный и красивый. Ну, как же могли родители назвать Иваном того вон, лысого? Или того, низкорослого? Сообразили! Хотя, когда человеку дают имя, трудно с точностью определить, будет он лысым или не будет…»

– Ну, что же, договорились? – спросил он. – Поскольку твой Иван пока еще здесь не работает…

– Работает! – неожиданно для самого себя перебил я его.

– Ну-у, брат! Создается просто безвыходное положение. И часто ты будешь его вызывать?

– У меня тут еще кое-кто работает…

– Тоже Иван?

– Людмила…

Я нарочно назвал имя сестры, чтоб посмотреть, какое это произведет на него впечатление.

Он не вздрогнул, не побледнел и не схватился за сердце, как делают, услышав имя любимой, герои в пьесах или романах. Просто исчез его насмешливый взгляд, сразу куда-то пропал. И я догадался: это тот самый. Тот!

Он глядел уже на меня абсолютно серьезно и даже чуть-чуть подозрительно, будто я мог обмануть его или разыграть.

– Какая Людмила?

Я назвал нашу фамилию.

– Ну, брат…

– Вот именно: брат! Я ее брат… И даже похож на нее немного лицом. Так говорят… Присмотритесь!

Я забыл, что можно быть похожим не только на сестру, но и на мать. Чтобы он не успел об этом подумать, я стал убеждать:

– Да брат же я, брат! Это я разговаривал с вами и пошутил… У Людмилы нет сыновей! И не было браков… Ей тысячи раз предлагали, но она не хотела!

– Тысячи раз?

– Ну, десятки… Она сама не хотела выходить замуж. И сейчас не хочет. Так мне кажется… А я просто-напросто пошутил.

Он мне поверил, потому что обернулся к друзьям и сказал:

– Не ждите меня.

Он не повысил голоса, но они услышали, потому что голос у него и так был громкий, отчетливый. «Вполне подходит для нашей семьи!» – решил я.

– Идите. – Он махнул сослуживцам рукой.

– Что, отыскал пропавшего сына? – спросил кто-то из них.

– Вот видите! – обрадовался я. – И они пошутили: назвали меня вашим сыном. А кто-нибудь может услышать и подумать, что в самом деле. Как вы подумали…

– Так ты и есть Ленька?

– Она вам рассказывала?

– Говорила, что есть младший брат. А ты, оказывается, вполне взрослый парень!

С этой минуты я его полюбил.

– Почему вы ни разу к нам не пришли? Просто так, в гости…

– Не приглашала… Пойдем-ка обсудим с тобой ситуацию.

Он обнял меня за плечи. Это было приятно. И мы с ним пошли по улице, не спеша, как ходят приятели.

Сперва он молчал. А я обо всем на свете забыл: мы шли как приятели!

Потом я взглянул на него и подумал, что он бы ни за что не вышел на лестницу в фартуке, как дядя Леня, с которым я почему-то его мысленно сравнивал. На нем был модный, красивый костюм и рубашка такая белая, что лицо казалось уже загорелым, хотя была еще только весна. А может, и правда успел загореть?

– Мы ведь с Людмилой в мастерской почти друг друга не замечали: она – на втором этаже, а я – на четвертом. Познакомились на теннисном корте, – сказал он. – Вот уже полторы недели, как забросил ракетку…

«Он забросил ракетку, а Людмила стала ходить на корт еще чаще, – подумал я. – Значит, он может не видеть ее, а она его, значит, не может?..»

– Людмила тоже не ходит на теннис, – сказал я. – Она ходит в театр… В кино! Почти каждый вечер…

– Вот видишь! Я так и знал. Почти каждый вечер?

Заволновался!

– Ну, в крайнем случае через день.

– В этом-то все и дело! Не в том, что ты пошутил, а я ей устроил сцену… Дело в том, что она даже не хочет мне объяснить…

– У нее есть сознание собственной правоты! – сказал я. – И потом… Должна у нее быть гордость?