Мой человек

Последний раз Люда спросила у какого-то протоиерея, которого пригласили в гости: «Скажите, пожалуйста, сколько мне нужно жертвовать церкви, если я получаю в месяц тридцать пять тысяч рублей?» – «Тридцать пять тысяч рублей», – не моргнув глазом, ответил ей протоиерей. Увидев, как поползли брови у ведущего, тоже священника, гость спокойно объяснил: «Так ведь какая-то крупа у нее в доме есть? А что ей еще надо? Пусть все несет в церковь. Любит Бога – пусть жертвует от сердца, не считая». Ведущий улыбнулся, надеясь всё свести к шутке, но гость так нахмурился, что тут же дали рекламу. Передача в прямом эфире – не вырежешь.

Около семи утра я увидела значок сообщения. Мне писал Алёша: «Доброе утро, как ты спала?» «Плохо», – написала я, и отправлять ответ не стала, удалила и свое сообщение, и его. Вот это да. Ничего себе… Пишет мне с утра пораньше…

Как-то настроение у меня резко повысилось. Мне не хотелось больше думать о ничтожности человека в сравнении с огромным космосом, не хотелось думать о своем космическом одиночестве, о том, что я не могу утонуть в вере и терпеливо ждать своего конца, надеясь, что в загробной жизни мне повезет больше с обитающими поблизости бестелесными сущностями, и душа моя уже не будет страдать и маяться. И вообще не так уже обидно было за весь вчерашний вечер, за то, что Мариша строит теперь свои сепаратные отношения с Ильей…

Я приняла душ и взялась за приготовление хорошего завтрака. Сделаю запеканку с изюмом, совсем не лень, Мариша проснется, обрадуется…

Мое хорошее настроение не помешало кому-то внутри меня через некоторое время спросить: «Ну, а как же Вика? Чему ты радуешься? Тому, что Алёша тайком от жены тебе пишет? Тайком от жены, от ребенка – общего или не общего, неважно…» Кто же это такой хороший и порядочный внутри меня живет? Кто хочет испортить мое прекрасное настроение?

Я тщательно размешала творог с яйцом и сахаром, аккуратно закрыла миску и отставила в сторону. Желание готовить с утра пораньше у меня резко прошло.

Никогда я не выступала в роли разлучницы – ни разу за свою за жизнь. Не уводила ни друга, ни жениха, ни тем более мужа. И – что? Мне вдруг выпал такой отличный шанс? Понять, как чувствовала себя семь лет назад некая дива, уводя нашего Илью, чьего имени я даже не знаю – она надолго у Илюши не задержалась, была просто первой в его трехлетнем холостяцком загуле? Зачем мне это? Или это мой шанс отомстить? Кому? Илье?

Как раз в ленте, на моей открытой странице в Фейсбуке, ползли чьи-то благоглупости с картинками… «Отвори дверь счастью…» и корзинки с цветами… А если за этой дверью твое счастье стоит вместе с чьим-то несчастьем? Тогда как? Счастье скажет: «Да ты на этого замухрышку внимания не обращай! Я же пришло! Долгожданное! А это… ну пусть постоит, куда его теперь девать… Мы же вместе пришли…» И будет жить у меня счастье – огромное, несказанное, и будут у меня цветы и поцелуи, а рядом всегда будет это нечто – которое не увидишь, но ощущать будешь постоянно. Чужое несчастье…

«Давай пообедаем сегодня ближе к вечеру, – написал мне Алёша. – Я репетирую с оркестром до пяти, потом можем встретиться в центре. Если тебе убого». Авторедактор у Алёши в телефоне заменил слово «удобно» на «убого». Ну да, как-то так… Убого… Украдкой… Украду у Вики ее мужа, которого она вчера крепко держала за руку. Не то чтобы напоказ, но вроде того. «Имейте в виду, что это мое…»

Я ничего не ответила.

«Пообедаем ближе к вечеру»… Или поужинаем ближе к утру… Нет, он ничего такого не писал… А зачем ему со мной обедать и ужинать?

Как бы я себя ни уговаривала, больше всего на свете мне хотелось с ним поговорить, посидеть напротив или рядом. Чтобы он смотрел на меня так, как вчера. Я физически чувствовала его взгляды. На меня так уже миллион лет никто не смотрел. И я не думала, что такое еще будет.

Встала Мариша и, громко охая и приговаривая, что она могла бы спать еще полдня, пришлепала на кухню, обняла меня. Я как-то внутренне напряглась. Она искренне со мной разговаривает?

– Мам… – Мариша прижалась ко мне щекой. – Что ты такая задумчивая? Что случилось?

– Плохо спала, – коротко ответила я.

И еще – я могла бы сказать ей – я встретила через много лет того, кто бы мог быть твоим отцом. Но я решила свою жизнь по-другому. И теперь я больше всего на свете хочу с ним общаться. Он интересный, он талантливый, он совсем не постарел, он великолепно выглядит, и ему, кажется, нравлюсь я. И при этом я понимаю, что я должна все это забыть прямо сейчас, сию секунду. Сделать волевое усилие. И мало того – прямо написать об этом ему. Что я не имею права с ним ни ужинать, ни завтракать, ни переписываться.