Мой Дантес

– Толком, так толком… Я уже говорила вам, что после ограбления квартиры Вдовы в мае прошлого года нас всех допрашивали. И родителей, и меня, и Егорушку, и Никиту. Прошлись и по списку гостей, которых мы собрали на годовщину смерти Софьи Матвеевны. Но никто не смог дать точного описания хранившихся в шкатулке драгоценностей. Вдова пользовалась ими крайне редко, никому не показывала, а после того, как не стало адвоката, вообще не надевала украшений. Егорушка знал о них только со слов родителей, а меня, кроме медальона, ничто не интересовало. О фотографии Вдовы, которую я передала Стасу, в то время отчего-то не вспомнилось. Словом, в милиции, заведя дело об ограблении, даже не знали, что искать. Поэтому, вернувшись из Лондона в последних числах ноября, я первым делом позвонила следователю. Мы встретились. Я рассказала ему о том, что узнал Стас, отдала все полученные им материалы и снимок Вдовы.

– А об угрозах? – перебил меня дед. – Об угрозах-то хоть упомянула?

– Нет…

– Почему? – старик недоуменно уставился на меня.

– О медальоне никто не знал, – устало пояснила я. – Ну не хотелось мне впутывать его в эту историю, понятно?

– Непонятно и глупо, – жестко заметил дед и скомандовал. – Дальше!

– Дальше вновь проверили антикварные магазины. Галина Кольцова появлялась в шести из них, естественно не без драгоценностей. И тоже в конце октября. Но паспортные данные оказались липой, по указанному адресу она не жила. С помощью тех, кто общался с блондинкой, составили фото робот. По нему я и узнала девицу, которая ушла с презентации вместе с Никитой.

– Его, конечно же, допросили? – не то спрашивая, не то утверждая сказал старик.

На что я согласно кивнула:

– И его, и Егорушку. Первый заявил, что даже не знает, как зовут блондинку, мол, Егорушка попросил поймать ей такси. Не менее прозаично объяснил все и сам Егорушка, утверждая, будто познакомился с Галиной только на презентации и знает ее лишь по имени как девушку, которая и раньше мелькала на всякого рода вечеринках. Но он не помнит, с кем она появлялась. Вот и все.

– Как все? – негодующе всплеснул руками дед. – Там что, в вашей столичной милиции-то, одни балбесы сидят? Ведь даже мне ясно: врут твои мужики! Врут и не краснеют!

– И им это ясно, только никаких доказательств нет, – тихо сказала я, добавив почти шепотом. – И мне…

– А что ж тогда слюни распускала, когда я прямо указал на Никиту? – не унимался дед. – Не верю я его доводам об удачной сделке. Не просто так поднялась его контора!

– А мне не хочется в это верить! – не выдержала и я, повышая голос. – Понимаете, не хочется! Мы столько лет прожили с Никитой. Да, он хвастлив и самолюбив, но на преступление просто не способен. И он любил меня!

– Да у тебя все друг дружку любят! – с сожалением заметил старик. – Эх, Лизавета! Взрослая девка, а на жизнь смотришь через розовые очки. Создала себе удобный мирок и спряталась в него, как птица в скворечник. Пробудись ты от спячки, да взгляни на все трезво. И на Егорушку, и на Никиту, и на Дантеса своего!

– А Дантес-то тут при чем?! – уже не на шутку разозлилась я. – Он-то вам чем не угодил?

– Тем, чем не угодил бы любой другой, прими он вызов от Пушкина.

Слова деда привели меня в ужас. Я никак не могла взять в толк, отчего так переменился старик. Не он ли во всем соглашался со мной, когда я рассказывала о своих исследованиях и читала выдержки из воспоминаний да писем? Не он ли говорил, что убедила, когда приводила, казалось бы, неоспоримые доводы? Именно эти вопросы я с возмущением задала старику.

– Да вроде правильно ты обо всем рассуждаешь, – уже спокойно пояснил дед. – Только больно уж однобоко. Словно адвокат, защищающий преступника. Вот и об Александре Сергеевиче немало же доброго сказано, но ты о том не упоминаешь. Все твои доводы направлены на одну цель – оправдать Дантеса. И ты ее вроде бы достигла. Но копни поглубже и твоя теория развалится, как замок из песка, построенный несмышленым карапузом. Сколько ты годков-то на все про все потратила? Больше двадцати пяти? А к истине так и не приблизилась. И сама же как-то обмолвилась, что вопросов в твоей голове больше чем ответов. Так что, копать тебе свой огород – не перекопать!

Выслушав отповедь деда, я молча встала и направилась в комнату, где провела две последние ночи, и где мне поневоле предстояло скоротать еще одну. Конечно, хотелось уехать немедленно, но тащить старика по темени к заброшенному коровнику было более чем невежливо. Сама же я никогда бы не нашла место захоронения своего внедорожника.

– Не спеши бежать, Лизавета, – поняв мое состояние, окликнул дед. – Не серчай, ведь я тебе только добра желаю. А высказал все, потому что думаю именно так и никак иначе. Или ты считаешь, что простой сторож уж и мыслей своих не имеет?

– Ничего подобного, – все еще обиженно пробурчала я. – Причем тут ваша профессия?

– Так и я про то же. Тем более, что не всегда я сторожем-то служил. Бывали в нашей жизни года и получше.

– А кем вы были? – не удержалась я от вопроса, который отчего-то ни разу не возник раньше.