Мой дядя – Пушкин. Из семейной хроники

Ольга Сергеевна отвечала брату, что если ее воспоминания действительно кажутся ему сюжетом, достойным поэмы, то пусть он этим сюжетом и воспользуется, причем поставила, однако, брату условием не называть действующих лиц по фамилиям, если задумает написать поэму в стихах. Если же захочет перевести эти главы на русский язык и изложить их прозою, переделав их но своему усмотрению, – дело другое.

Дядя отвечал, что на днях он возьмет у сестры те главы, которые послужили бы дополнением напечатанных им отрывков, касающихся биографии предков Ганнибалов, но, будучи в восторге от прочитанного, умоляет «мадам Кампан» прочесть последние главы тем слушателям, которых он приведет к ней на другой же день.

Ольга Сергеевна согласилась на предложение брата, и, действительно, на другой день явились к ней с Александром Сергеевичем друг его Плетнев, приехавший из Москвы князь Вяземский, Соболевский, Илличевский и еще кое-кто. Господа эти заняли места за круглым столом, почему Ольга Сергеевна и начала чтение шуткой: – Pretez attenion chevaliers de la table ronde! (Внимание, рыцари круглого стола! (фр.))

Мастерским чтением и интересом изложенного моя мать доставила слушателям большое удовольствие.

Александр Сергеевич затем взял воспоминания для просмотра и через несколько времени возвратил их сестре, говоря, что извлек из них все, что ему может пригодиться.

Но намерение Пушкина облечь написанное сестрой в поэтическую форму не осуществилось, при других принятых им на себя работах. Затем, о злополучной судьбе «воспоминаний» покойной моей матери я уже вкратце сообщал в первой главе настоящей «Семейной хроники», но возвращусь к этому предмету при изложении последующих событий.

Глава XXVIII

Дядя Александр, вращаясь в большом петербургском свете, пытался неоднократно втянуть туда и сестру, уверяя ее, что ей еще не подобает по летам превратиться в отшельницу, а знакомство с аристократическими салонами ей необходимо. По мнению Александра Сергеевича, сестра его, «познакомясь с влиятельными при дворе дамами и другими особами, расположит их сейчас же, – при умении говорить, – в свою пользу, а потом, даже очень скоро, вытащит, при их помощи, Николая Ивановича, который получит место в Петербурге уже не с таким несчастным жалованьем, каким пользуется, и не пропадет, а скорее в камер-юнкеры попадет».

Ольга Сергеевна, не разделяя мнения брата, нередко сердила его – Пушкин не особенно жаловал противоречий, высказываемых ему без обиняков, – когда заявляла дяде, что посещения, а следовательно волей-неволей и прием на скромной квартире великосветских барынь, поведут лишь и к убытку материальному, т. е. к опростанью и без того тощего ее кармана, и к убытку нравственному, весьма тяжелому сознанию, что эти госпожи и господа сочтут себя вправе давать ей чувствовать разницу между ее домашней обстановкой и той, к которой они привыкли. Заискиванья же ее, Николая Ивановича ради, – которые едва ли могут повести к предполагаемой цели, – она считает делом несовместным с ее достоинством и даже прямо для себя оскорбительным.

– Я сам горд, – отвечал моей матери однажды Александр Сергеевич на ее доводы, – но, как вижу, ты меня и в этом милом качестве перещеголяла: ты уже не горда, а высокомерна (tu n’es pas seulement fere, mais altiere). Впрочем, делай, как знаешь, но мой совет – непременно являться изредка туда, куда, по-моему, должны ходить люди, не обиженные судьбою своим происхождением…

– Но куда не должны ходить люди, обиженные карманом, – докончила Ольга Сергеевна.

Дядя не сдался и, повторяя, что дает ей советы из желания всевозможного добра и благополучия, склонил сестру познакомиться, хоть из любви к нему и через него же, с двумя-тремя великосветскими семействами, у которых бывать с ним и Натальей Николаевной изредка, и весьма обрадовался одержанной над сестрой победой, выраженной ею в словах: «Для тебя, так и быть».

Ольга Сергеевна исполнила то, что брат считал для нее необходимым, а именно сопровождала его с женою – весьма, впрочем, нечасто – в петербургский м о н д.

О посещении одного из великосветских собраний Ольга Сергеевна, между прочим, писала мужу 15 ноября 1831 года: