Мой дом, наш сад

Мордред кажется очень больным. Под глазами у него темные, жутковатые синяки, скулы выглядят еще острее, еще болезненнее, он кажется бледным, будто это в нем, а не в Ланселоте, не осталось ни единой кровинки, его губы болезненно сжаты.

Он выглядит, как очень больной человек, и я вспоминаю его взгляд - тот самый, как будто он вот-вот свихнется. Теперь синева его глаз говорит об этом еще громче.

- Мордред, - шепчу я одними губами. Сейчас он как никогда напоминает Номера Девятнадцать, он так же бледен и его черты так же остры. Я думаю «напоминает Номера Девятнадцать», не вполне осознавая, что Мордред и есть Номер Девятнадцать.

- Ты мой друг, - продолжает Мордред, когда Ланселот снова открывает глаза. Один движением руки он прижимает Галахада и Ланселота к деревьям, так что один из острых сучьев протыкает Галахаду бок. Галахад отламывает его как ни в чем не бывало. Ланселот больно ударяется головой и громко ругается самым нецензурным образом.

- Придержи язык, - говорит Мордред. Голос у него абсолютно спокойный, но беззащитность перед чем-то внутренним, что грызет и подтачивает его, рвется наружу сквозь взгляд.

- Не лезьте сюда.

- Но дети... - начинает Галахад.

- Я не представляю для них опасности. Я ни для кого не представляю опасности.

- Ты только что вылил из меня пять литров крови, мудак! - говорит Ланселот.

- Иначе ты бы никогда не заткнулся, - говорит Мордред, чуть склонив голову набок.

- Знаешь что? Иди к черту, Мордред. Из-за тебя мы влипли в это дерьмо, из-за тебя оказались здесь...

- Из-за меня - вышли оттуда. По-моему, вполне выгодный обмен.

- А теперь все рушится, - говорит Ланселот, он сплевывает остатки крови Мордреду под ноги, разворачивается и уходит в сторону сада, по пути громко и сильно пнув ворота.

- Ты слишком груб с ним, - говорит Галахад осторожно.

- И недостаточно груб с тобой.

Галахад смотрит на Мордреда долго и молча. В лунном свете он кажется еще белее, кажется и вовсе призраком.

- Ты можешь больше нас, - говорит Галахад. - Иногда мне кажется, что ты можешь снять луну с неба, если захочешь. Именно поэтому мы не можем оставить тебя в покое, когда тебе плохо. Расскажи мне, Мордред, что происходит?

Мордред смотрит на Галахада холодно.

- Все в порядке. Меня несколько накрыло воспоминаниями. Вот и все.

- Ты сходишь с ума?

- Я сошел с ума. И давно. Я адаптирован к собственному разуму.

- По крайней мере, ты так думал.

- Я так думал, - соглашается Мордред. Голос у него очень нормальный, такой, будто все действительно в порядке.

- Я хочу тебе помочь.

- Странно, я не стал бы тебе помогать.

- Ты уже помог.

Мордред кивает.

- И этого достаточно. Ты ничем мне не обязан. Уходи.

Моргана шепчет:

- Тут мы больше ничего не услышим. Мудила никогда не скажет правды. А вот Ланселот зол! Он может проболтаться!

- Или убить нас, - мрачно говорит Ниветта. Но мы уже семеним по тропе, почти впитавшей кровь, за Ланселотом. Я иду позади всех, и мне ужасно хочется обернуться к Мордреду, так сильно, будто я не увижу его больше.

Мордред и Галахад смотрят друг на друга, и Мордред стоит очень прямо, а Галахад ссутулившись, склонившись, как будто это он несет груз той тоски, которая съедает Мордреда.

Как будто это Галахад понимает, до чего они дошли в своей жажде выжить, а Мордред не понимает ничего и ничего не видит. Для него все остается в порядке, по крайней мере внешне.

Он закуривает, и я вижу алую звездочку его сигареты, пронзающую ночь.

Он очень устал, понимаю я. Но это на его плечах вся тяжесть их мира.

И я не знаю, справится ли он с этой тяжестью, а если не он, то кто тогда?

- Вивиана? - окликает меня Кэй, и я не сразу воспринимаю его голос. Для меня будто нет ничего, кроме огонька этой далекой сигареты. Галахад не закуривает, остается в тени.

- Пойдем! - настойчиво повторяет Кэй.

И я, очень жалея непонятно о чем, позволяю Кэю увести меня за собой.

Отчего-то мне ужасно не хочется покидать Мордреда.

Глава 6

Мы бежим за Ланселотом вслед. Он не видит нас и не слышит, и это проблема. Быстрее всех оказывается Гвиневра. Я и подумать не могла, что она может набрать такой темп. Мы с Ниветтой отстаем, даже Гарет ушел безнадежно вперед.

Я кашляю, Ниветта тоже, и мы начинаем смеяться, что еще больше затрудняет наш бег.

Это странно, потому что по-хорошему ситуация ведь совершенно не смешная. Она непонятная, страшноватая, загадочная и интересная, в конце концов, но уж точно не смешная. Мы останавливаемся, одновременно, взрыв землю под ногами низкими каблуками туфель, и сгибаемся пополам, пытаясь отдышаться и перестать хохотать. Получается плохо.

- Эй! - говорит Кэй. - Вы чего?

- Идите дальше без нас!

- Мы сейчас придем, - выдавливаю я.

Мы остаемся в саду перед домом одни, выхваченные золотым светом фонаря из ночи. Кулон холодит мне грудь там, где сердце.

- То есть, - говорит Ниветта. - Повторим и закрепим.

- Закрепим и повторим, - отзываюсь я, и мы обе снова начинаем смеяться.

- Мы все детство поклонялись собственному директору, - говорит Ниветта неожиданно серьезно. Я киваю, стараясь сделать такое же мрачное лицо, но в итоге начинаю некрасивейшим образом хохотать.