Мой дорогой питомец

Уважаемые присяжные, я очень хорошо знал, что, если у коров нет течки или течка слишком сильная, необходимо принять во внимание питание, содержание, аномалии яичников и инфекционные заболевания. Содержание также является одним из основных условий для наблюдения течки – часто случается, что пол слишком скользкий, коровы не осмеливаются запрыгивать друг на друга, и сигналы течки не удается заметить, и, черт возьми, каким скользким был пол там, где ты находилась, моя маленькая добыча, я сделал тебе инъекцию в больнице, не обращая внимания на твои сигналы, не видя, что ты и правда хотела спрыгнуть, и не только из-за меня, у тебя дома тоже был неподходящий пол, там все было грехом, и никто не говорил с тобой о твоей тяге к прыжкам, которой ты обычно предавалась в своей комнате или на улице, и я не видел, что ты все еще была в стадии сухостоя – когда коровы уже немного трутся друг о друга, но ничего более, нет, я стимулировал твою течку, как делал это с коровами, делал то, что заставляло их овуляцию приходить раньше, чтобы они быстрее беременели – я не хотел, чтобы ты забеременела, моя дорогая, но я перепутал твою наивную течку со зрелой сладострастностью в себе самом и игнорировал все знаки, чтобы проникнуть внутрь тебя, чтобы оплодотворить тебя своей любовью; и на самом деле, уважаемые присяжные, вы должны знать, что после того инцидента я пытался наладить свою жизнь: я удалил учетную запись в мессенджере и несколько дней не ходил под виадук, я проводил рядом с Камиллией столько времени, сколько было возможно, чтобы убедить ее дать мне еще один шанс, как бы противоречиво все ни было, я не хотел терять свою семью, свое спасение и свое прикрытие, и я знал, что Камиллия ни за что не захочет пережить развод, как ее родители, она не хотела, чтобы он задел наших сыновей, поэтому я показывал свою лучшую сторону, готовил ей овсянку с малиной на завтрак, я играл в идеального семьянина, я позволял ей вопить, когда она разъяренно спрашивала, как я мог так поступить, когда она называла меня педофилом или растлителем, насильником детей, да, она называла меня отвратительным насильником детей, и я чистил для нее десятки мандаринов, отвечая на вопросы, ответы на которые она на самом деле не хотела знать или не могла вытерпеть: она спрашивала, как мы это делали, сколько времени это длилось, кончил ли я в тебя – и каждое подтверждение или объяснение, которое я давал, сопровождалось множеством насмешек и брызгами мандарина, что вырывались из ее рта; и я ничего не рассказал о матрасе в кузове фургона, я соврал, что это произошло на заднем сиденье, и Камиллия передала это моему старшему сыну, который к тому времени понял, что между нами что-то происходит, и он откажется снова садиться на заднее сиденье, он будет все больше и больше сердиться на меня теперь, когда он узнал, что произошло между мной и его первой подружкой, что его собственный отец занимался сексом с девушкой его возраста, а Камиллия хотела знать, в каком нижнем белье ты была, я ничего не рассказал ей о ее собственных трусиках, которые я тебе отдал, ничего не рассказал о девчачьих бантиках спереди, которые заставляли меня так чудесно дрожать, нет, я позволил ей плакать, я позволил ей сдаться только затем, чтобы через час она придумала другой план, чтобы вытащить нас из этого дерьма, я позволил ей изобретать обнадеживающие решения, я позволил ей бросить чайную кружку через комнату и убрал осколки, я приближался к ней как к лошади, которая может лягнуть, пытался подойти к ней поближе, но каждая попытка кончалась ссорой, и она несколько раз спрашивала, не насильник ли я, и я лгал, что впервые полюбил ребенка, хотя в некотором смысле так оно и было, потому что то, что я чувствовал к тебе, мой милый Путто, я раньше не испытывал к детям; и я действительно думал, что между нами все кончено, я думал, что все кончено, что я смогу жить без тебя, я не хотел больше причинять тебе боль, я желал тебе стать красивой бабочкой-пяденицей и следил бы за этим процессом с должного расстояния, я больше не собирался тебя преследовать, когда ты ехала на велосипеде домой из бассейна по Киндербалладевех, я не собирался смотреть, как ты выступаешь с Hide Exception в пабе, и если бы я сталкивался с Жюль и Элией в пекарне в торговом центре, где каждую пятницу они покупали булочки с кремом, я не собирался лукаво выяснять, целовалась ли ты на выходных с каким-нибудь милым мальчиком; иногда я думал бы о тебе, лежа в постели или стоя в душе, снова ощущал бы твои губы на роге-убийце, и тоска по тебе иногда причиняла бы мне боль, и я бы причинял боль Камиллии, отворачиваясь от нее, храня молчание о том, о чем беспокоюсь или чего хочу, не рассказывая ей о моем прошлом или о кошмарах. Я бы думал о тебе каждую песню, подчеркивая строчки у себя в голове, и на этом все, правда-правда, я считал, что все кончено, что я больше не наврежу тебе, но потом твой па внезапно на неделю уехал во французский город Шароле, чтобы купить мясных коров кремового цвета, потому что они ему нравились, и эти коровы давали самое вкусное мясо; он уехал на Toyota Avensis с прицепом для скота, а вы с братом остались дома, чтобы держать ферму в порядке, но она внезапно превратилась в полный бардак: порядок пошел насмарку, дом внезапно наводнили длинноволосые друзья твоего брата, было пьянство, наркотики и секс, а ты лежала в своем гнездышке детской страсти в страхе от всех фильмов ужасов, которые вы смотрели днем, пока тебе все еще приходилось оправляться от падения с башни для силоса, и ты не могла ходить в школу, ты слышала рев коров, которых слишком поздно доили и которые брели по пастбищу с тяжелым выменем, слышала, как твой брат каждую ночь прыгает на новой девушке, и пока он ужинал пиццей по-гавайски и сладостями, ты стала все меньше есть и все больше бегать; как только после дойки первые друзья с ящиками пива начинали громко орать у двери, ты надевала обувь и бежала по польдеру, пока не приходилось останавливаться из-за боли в ушибленных ребрах и сломанной ключице, пока не темнело, и сцены ужасов из фильмов не заполоняли твою голову, и за каждым кустом тебе чудился Патрик Бейтман, которого играл Кристиан Бейл с бензопилой из фильма «Американский психопат», ты думала о пропавшей девушке с Бенэйденпейлстэйх, о борьбе, которая, должно быть, произошла на кухне той ночью в 1984 году, о брызгах крови на кокосовой циновке, о том, как преподобный Хорреман, сосед напротив из дома под номером четырнадцать и местный психотерапевт, который писал колонки и часто посвящал статьи этой девушке, похожей на молодую Сьюзи Кватро, утверждали, что преступник или преступники жили в Деревне, что они знали, где находится ключ от входной двери, и в ту ночь они одолели Сьюзи, и множество газет по всей стране начали писать о ее исчезновении, и тема поднималась снова и снова, газеты писали о закрытом сообществе, в котором никто не хотел говорить, об анкетах, которые раздавали несколько лет спустя, и даже половина из трех с половиной тысяч жителей Деревни не заполнила их – все всегда подслушивали друг друга, но в ту ночь были глухи, некоторые стали запирать входные двери на засовы, опасаясь, что преступник ударит снова, а полиция в ходе расследования осторожно сообщила, что существует большая вероятность того, что преступник находится поблизости, так близко, что может легко украсть любого, а другие и не заметят; и в год твоего рождения врач, назначенный представителем людей, которые больше знали о том летнем дне, погибнет в горах, и его место займет преподобный Хорреман, с годами все больше пальцев будут указывать на психотерапевта, который вместе с соседом напротив создал рабочую группу, чтобы найти Сьюзи – они утверждали, что знают, кто преступник, и вскоре объявят об этом, они копали в Тэйхенланде, на полях и на свалках, в Деревню приезжало несколько экстрасенсов, жители больше не осмеливались выгуливать своих собак, а психотерапевт сказал, что преступник написал ему письмо с покаянием, со строчкой из шестого псалма: «Устал я от стенания моего; каждую ночь омывать буду ложе мое, слезами моими постель мою орошать».

Психотерапевт обещал в своих статьях объявить имя или имена преступника или преступников как можно скорее, пока он сам не стал подозреваемым и не отказался от дела, и ты думала об этом, а еще об отце Сьюзи, который был уборщиком в начальной школе, где ты училась: каждую пятницу он разрешал тебе проверять вместе с ним показания счетчика, приносить кофе учителям и учительницам и чувствовать себя особенной – ты любила его, этого милого, хилого мужчину, который всегда с улыбкой подкладывал лишний кусочек сахара в кофе учителям и подмигивая говорил, что от этого они становились чуть менее строгими; и ты бежала по польдеру, прижав руку к ребрам, как будто за тобой гнался убийца, дома, дрожа от страха, вставала под душ и затем залезала глубоко под простыни, пока под тобой гудела музыка любимой группы твоего брата, Audio Adrenaline, христианской рок-группы из Соединенных Штатов с хорошим ритмом, хотя у тебя мелькала мысль, что этот тунц-тунц скорее напугает Бога, и ты чувствовала себя более одинокой, чем когда-либо, ты думала, что твой па никогда не вернется, что он собрал чемоданы, как покинувшая, и ты слушала, как внизу бьются предметы домашнего обихода, чувствовала запах травы и, чтобы успокоиться, терялась в своей любимой детской книге – «Сказки о злой ведьме» Ханны Краан, ты фантазировала, что находишься в этой книжке, что живешь в лесу с зайцем, ежиком, черным дроздом и совой, ты читала истории снова и снова, и тебе никогда не становилось скучно; ты читала про себя, потом откладывала книгу, выключала ночник и терялась в разговорах с Фрейдом и Гитлером – стало еще хуже с тех пор, как твой па отправился во Францию, они как будто брали на себя роль родителей, и они сидели на краю письменного стола, разговаривали, проводили с тобой весь день, указывали на болевые точки, ты обсуждала с ними свое одиночество, свою страсть к рогам мальчиков, и в последнем случае Фрейд недоверчиво задумался, он рассказал тебе о европейском кроте, большой свинке и пятнистой гиене, у самок которых был псевдопенис – казалось, что снаружи у них маленький рог, но на самом деле внутри находились матка и яичники: они не могли никого оплодотворить, а за псевдопенисом у них пряталось отверстие для случки и рождения потомства, они могли им писать и спариваться, но Фрейд сказал, что рога самок гиен в основном служили для доминирования: чтобы первыми начинать есть, чтобы иметь лучшую пищу и кормить детенышей, это было нужно для их существования, иначе они бы скоро вымерли, и он сказал, что у тебя это может работать похожим образом: ты так сильно хотела иметь собственный рог, чтобы чувствовать себя сильной, жесткой и мощной, чтобы не умереть, ты росла с отцом и братом и не хотела быть самой слабой среди них, потому что ты видела, что между ними установилась особая связь, тебя часто не допускали к разговору, потому что они обсуждали мужские дела, а с тех пор как у тебя начала течь кровь, твой па больше не играл с тобой, как будто ты могла в любой момент сломаться, и он больше не знал, как с тобой обращаться – рог давал чувство принадлежности, вселял идею, что ты сильная, и да, увлечение ими вышло из-под контроля, ты не могла больше думать ни о чем другом: когда ты видела на пастбище жеребца, то надеялась, что его член покажется из паха и ты сможешь без стыда его рассмотреть, ты так надеялась на это, и тебе все чаще и чаще снилось, что учительницы и мамы подружек помогают тебе писать стоя, и ты не хотела слышать мнение Фрейда об этом, ты должна была заполучить и ты получишь мальчишеский рог, даже если тебе придется его украсть или купить, разбив свою копилку, все равно; и ты рассердилась на Фрейда, ты кричала, что он должен отстать, свалить из дома, и ты все чаще впускала в свою голову Гитлера, а не подруг, вы с ним обсуждали войну, которая бушевала у тебя внутри, ты спрашивала его, каково это – почти умереть, потому что где-то прочитала, что во время Первой мировой войны усы Гитлера, которые тогда были гуще и толще, почти стоили ему жизни: из-за них противогаз, который он носил, оказался не полностью герметичен, – и он отвечал, что ты и сама знаешь, каково это, он напомнил тебе, что ты ныряла под плот в бассейне, что ложилась в мешке посреди дороги, и ты медленно кивала – да, ты понимала каково это, на что это похоже, и ты спросила его, почему он любил животных, но ненавидел людей, почему он не ел мясо, скучает ли он по своей собаке Блонди, которой перед самоубийством дал капсулу с ядом, чтобы она не попала в руки русских солдат, и он ответил, что животные тебя не отвергнут, что овчарки остаются верными, что его так много раз отвергали в жизни, что однажды он не выдержал, что Блонди украла его сердце, в жизни у него было несколько овчарок, но ни одна из них не могла с ней сравниться, а ты сказала, что в человеке, который любит животных, должно быть что-то гуманное, и он погрустнел – человек, который полон ненависти, не хочет, чтобы ему напоминали о человечности, это делает его уязвимым, а уязвимость хуже всех атомных бомб, она взрывается внутри, и, даже несмотря на то, что ты была юна, ты понимала, как это работает, и ты спорила с ним о своей жажде славы, рассказывала, что иногда в церкви идешь по проходу между скамейками и воображаешь, что все на тебя смотрят и восхищаются, что наемные работники с фермы сворачивают головы – в такие моменты ты чувствовала себя сильной и подпевала гимнам от всего сердца, фантазируя о том, как однажды станешь всемирно известным музыкантом, и тут Гитлер начинал клевать носом, он зевал и говорил, что уже поздно, и тебе нужно спать, и когда ты проснешься, то заглянешь в трусики, чтобы проверить, не вырос ли рог, а потом разочарованно посмотришь в потолок и обдумаешь, что ты сегодня

не

будешь есть, составишь список и включишь в него все любимое, но не полезное – тебя успокаивало, что хотя бы это ты могла решать сама, а позже напишешь мне, что хочешь поехать в Ставангер сию же минуту, и не могу ли я забрать тебя, и я дождался тебя под виадуком в своем фургоне и сказал, что этого не будет, что мы не поедем в Ставангер, и слезы навернулись на твои прекрасные сине-зеленые глаза, ты тоненько вскрикнула, я же обещал, что мы вместе поедем искать покинувшую, а потом отправимся в музей фаллоса в Исландии, ты обезумела от ярости, от всей печали, которая накопилась в твоем маленьком теле и сквозь трещины в костях сочилась наружу, и вся моя уверенность, что я смогу прожить без тебя, исчезла, она исчезла, дорогие присяжные, как я ни пытался противостоять своим желаниям; я распахнул дверь машины, обошел Fiat и потащил тебя на поле, с которого убрали лен, опустился на жнивье, посадил тебя на колени и сказал, что лен ни на что не годен, пока не вырастет примерно на сто двадцать сантиметров в высоту, что он не должен быть полеглым, не должен лежать на земле, что если я отвезу тебя в Ставангер сейчас, ты будешь как слишком рано убранный лен, ты должна сперва вырасти, и ты спросила, какого нужно стать роста, прежде чем мы уедем, и я искал ответ, который тебя бы удовлетворил, я сказал, что мы сможем уехать, когда ты станешь совершеннолетней, а ты разочарованно надула губы, потому что четыре года казались вечностью, а я прошептал, что очень хочу полежать с тобой, и повалил тебя спиной на жнивье, почувствовал запах травы в твоих волосах, и ты сказала, что прогнала Фрейда, этот человек ошибался со всеми своими теориями, и я ответил, что думаю, что это хорошая идея, и я поцеловал тебя, и ты спросила, сколько калорий содержится в поцелуе, а я ответил, что поцелуи только тратят калории, и тогда ты просунула язычок мне в рот и немного застонала, когда я залез на тебя – ты слышала, что девушки в комнате твоего брата так делали, и подумала, что это часть процесса; опираясь на локти, я спросил, как дела на ферме, ты отвела глаза и сказала, что вы с братом здорово проводите время, ты не скучаешь по отцу и теперь можешь больше тренироваться летать, что у коров все хорошо, да, сказала ты, у коров все хорошо.