Мой друг – Евгений Евтушенко. Когда поэзия собирала стадионы…

И здесь я хочу сказать вот о чем. Сегодня, когда пишутся эти строки, уровень гласности нашей печати, нашего общественного самосознания, несмотря на какие-то издержки, определенно высок. Мы можем сегодня писать и рассуждать в печати о многом. К сожалению, не обо всем, но о многом. С другой стороны, я всегда считал, что уровень гласности проходит через сердце и душу каждого журналиста, каждого редактора. Он как бы сам себе цензор. Иной цензуры в по-настоящему демократическом обществе быть и не может. Гласность завоевывалась медленно, поначалу она измерялась миллиметрами, сантиметрами, намеками, полувздохами. Глотки свободы давались с трудом. Так вот, письмо Тарковского в первом своем варианте напечатано с редакционными купюрами. Из текста письма изъяли фамилии Ф. Ермаша, бывшего председателя Госкино СССР, и режиссера С. Бондарчука, которых А. А. Тарковский впрямую считал виновными в том, что он вынужден жить далеко от Родины, что они травили его и не давали возможности работать. Потом, позже, появятся публикации с критикой в адрес застойного Госкино и влиятельного деятеля нашей кинематографии С. Бондарчука. Все это воспринимается сегодня естественно, без сенсаций. Но тогда, то есть всего три года назад, упоминание имен подобного ранга в негативном контексте казалось недозволительным, «страшноватым». Даже В. А. Коротичу. Первая встреча в 1980 году с известным колумбийским писателем далась мне очень трудно. И только недавно, анализируя и вспоминая все как было, я понял, почему все так произошло. Габриэль Гарсиа Маркес приехал в Советский Союз, где не был до того семнадцать лет, со времени Всемирного фестиваля молодежи и студентов. Теперь же он прибыл в качестве гостя очередного Международного Московского кинофестиваля. Приезд его был окутан тайной, которая только усиливала мое желание взять у него интервью. Но желание это странным образом наталкивалось на неприкрытое противодействие тех, к кому я обращался за информацией или помощью. С представителем «Огонька» говорили неохотно, сквозь зубы. И в Союзе кинематографистов, и в группе обслуживающих гостя переводчиков, сопровождающих его лиц, да и в самой гостинице «Россия», где он поселился. И вот в одночасье я узнаю, что Габриэль Г. Маркес находится в Переделкине у поэта Андрея Вознесенского. Ну, подумал я, Андрей Андреевич явно посодействует давнему знакомому. Звоню, хозяин поднимает трубку, и, только я заикаюсь, что начальство журнала поручило мне взять у Маркеса интервью, он прекращает разговор: «Не могу говорить, перезвони через час».

Феликс Медведев с Арсением Тарковским и его супругой

На другой день я раскрываю новую «явку» знаменитого гостя, но снова тот же результат: под всяческими отговорками меня не соединяют с переводчиком Габриэля Г. Маркеса. Тогда я, захватив с собой знакомого толмача с испанского, с великим трудом прорываюсь в гостиницу «Россия» на 17-й этаж, где жил московский гость. Кажется, мне ничто уже не помешает. Вот и Габриэль Г. Маркес с женой и двумя сыновьями выходит из номера. Два слова с сопровождающим его лицом. Вручаю выпущенную в библиотеке «Огонька» книжечку рассказов писателя и жду приглашения на беседу. Но… новая заминка. Сопровождающие лица и Габриэль Г. Маркес перебрасываются несколькими фразами и извещают меня, что писатель не может беседовать с корреспондентом «Огонька», так как уже дал интервью другому журналисту. Я в отчаянии. Я не понимаю, в чем дело. Я настаиваю на интервью, я прошу объяснить писателю, что журнал «Огонек» имеет миллионный тираж, что мы выпустили его книгу. И хотя бы в знак благодарности он может побеседовать с «огоньковцем» десять минут. Габриэль Г. Маркес непреклонен. В чем дело? По-видимому, ему в таком свете представили «Огонек» и его редактора, что он не хочет иметь дело с представителем этого печатного органа. Признаться честно, тогда я не понимал причин такого демарша знаменитого писателя. И тогда я пошел на отчаянный шаг. Габриэль Г. Маркес садится в машину, чтобы отправиться в Звездный на встречу с космонавтами, и я буквально вталкиваю в «Чайку» пришедшего со мной друга-переводчика. «Записывай все, что он будет говорить, – шепчу я ему. – А потом перескажешь мне…» Так и вышло.

Публикацию для «Огонька» я подготовил. Чтобы не вводить читателя в заблуждение, я честно назвал ее «В двух шагах от Маркеса», но заголовок сняли, он показался неконкретным. А мне было стыдно и обидно: я так и не поговорил с писателем, который особенно в те годы, после публикации в Советском Союзе романа «Сто лет одиночества», был необычайно популярен, я, в сущности, лишь пересказал то, что он говорил другим.

Прошли годы. Многое изменилось в мире. Знаменитый колумбийский писатель стал лауреатом Нобелевской премии. Апрель 85-го года дал нам возможность многое увидеть другими глазами, движение гласности приковывало к нам внимание всего мира. Мы стали доступней для всех, кто искренне поверил в перестройку.