Подушка была настолько мягка, а одеяло таким теплым, что вылезать из постели очень не хотелось, по крайней мере, сейчас я бы все отдала, чтобы еще подремать хотя бы с полчасика.
- Не знал, что я женат на такой лежебоке! Сударыня, вставайте... - целуя в ушко, щекоча колючками щетины мои чеки, шею, срывая с губ поцелуй за поцелуем, Бюсси все же заставил меня открыть глаза.
- Не так уж и давно, - капризно надула губки, за окном утро еще только вступало в свои законные права.
- Уже семь, а рассвет был в пять, стало быть, уже целых два часа, как утро! - улыбнулся Луи, он был уже одет в камзол и наверняка успел умыться. Выглядел он очень свежим, словно мы легли спать с вечера и проспали более десяти часов, а не каких-то пять.
- Уже пора?
- Да. Я думаю, пора. Отец встает рано и дома можно застать его только с утра, либо после полуночи, но тогда он вряд ли будет любезен с нами.
- Сколько времени я могу потратить на себя?
- Не более пятнадцати минут.
- Что ж, через десять минут я буду готова.
- Я жду вас внизу, - Луи вышел из комнаты, а я позвала Мари и занялась утренним туалетом.
Через восемь минут спустилась в гостиную, собралась вовремя, вот только...
"Как же примут меня новые родственники? Примут ли?" - беспокойные мысли крутились в голове.
Луи нервничал и не мог это скрыть ни от меня, ни от сестры. Рене улыбалась и старалась как-то поддержать, но все её попытки хоть немного нас развеселить - не срабатывали.
- Луи, все будет хорошо, - говорила она в очередной раз, - Вот увидишь, отец тебя примет. Постарайся с ним не ссориться. И вообще - промолчи, пусть он выскажется, а потом...
- Рене, Рене... неужели ты думаешь, я хочу новой ссоры? Я еду с миром, - ответил Луи, мрачнея на глазах.
Я не стала завтракать, только отпила немного яблочного сока из кубка и вернула его на стол.
Бюсси, похоже, кусок тоже не лез в горло. Мы быстренько собрались и отъехали из гостеприимного дома Рене, поблагодарив хозяйку и получив от нее благословение в дорогу.
Дом Жака де Клермона больше походил на замок-крепость в романском строгом стиле: крепкие гладкие стены из светлого камня с узкими проемами окон, полукруглые башни и арка, над которой - герб семейства Клермон. Крепкие ворота открыли люди в военной форме (вспомнился детский фильм "Королевство кривых зеркал", там, где стражники спрашивали у девочки ключ) нам преградили путь, и грозный голос строго спросил:
- Кто?
- Луи де Клермон с супругой, - ответил Бюсси.
- Проезжайте!
Спешившись возле крутой лестницы, уходящей вглубь квадратной постройки с небольшими окнами наверху, мы поднялись внутрь замка.
Нас встретила довольно просторная светлая гостиная с высоким сводчатым потолком. Навстречу из боковой двери вышла дама среднего возраста, при взгляде на нее я сразу поняла, что это мать Бюсси. Кто еще может с такой любовью, нежностью и одновременно невысказанной болью смотреть ему в глаза:
- Луи, мальчик мой, - произнесла она, бледнея, мелодичным голосом, в котором прятались смешанные чувства.
- Матушка! - Бюсси и его мать кинулись друг к другу и остановились в полушаге, словно наткнулись на невидимую стену, через мгновение они обнялись, а потом Луи опустился перед ней на колени.
Катрин де Клермон благословила сына и только потом заметила меня:
- Кто это с тобой?
Луи подошел ко мне, взял за руку и подвел к матери.
- Это моя супруга, госпожа Катрин, графиня де Бюсси, - сказал он и опустил голову.
- Супруга?
- Да.
- Но ты не спросил позволение у отца...
- Я знаю все, что вы сейчас мне скажете. Но не стоит. Прошу вас, ответьте, где отец?
- На псарне, его любимая сука ощенилась сегодня утром.
- Благодарю, вас, сударыня, - Луи вылетел пулей за дверь, оставив меня наедине со своей матерью. Меня поразило то, каким тоном он с ней закончил разговор. От тепла встречи не осталось ни следа, будто бы это совсем чужие люди.
Когда Бюсси уходил, я заметила боль в её глазах. Но госпожа де Клермон быстро взяла себя в руки (окинула меня с ног до головы и обратно) и поинтересовалась невозмутимым тоном:
- Значит, вы графиня де Бюсси?
- Так, сударыня, - ответила, почтительно склонившись перед благородной дамой. На вид ей можно было бы дать не больше пятидесяти лет. Волосы некогда черные, теперь с белыми проблесками - убраны в высокую прическу, сверху прикрыты ажурным легким платком. Руки в светлых перчатках она держала перед собой, и я невольно любовалась изгибом её красивых кистей и изящными тонкими пальчиками, как у юной девушки, они никогда не были обременены трудом. Вспоминая маму и её руки, вздохнула: они так отличались от этих - мозолями, морщинками и кривизной пальцев, сломанных артритом от тяжелого труда. Но роднее и теплее маминых рук не было для меня на всем свете.
Следующий вопрос я и ждала и опасалась услышать, но он не мог не прозвучать.
- Кто ваши родители?